Связной [1974, худож. Д. Штеренберг]

Милан забрался в кресло, Сила втиснулся рядом.

— Прокатимся, как баре!

Кресло и в самом деле было отличное. Оно летело по деревне как черт. Сила отталкивался легкими тросточками, которые он тоже раздобыл в замке.

— Грызнаровы растащили всю винокурню, — делился Сила новостями. — Ведрами спирт таскали. А старый Буханец кушетку уволок. Взвалил ее себе на спину. Мины так и грохают, а он тащит… Тут одна мина ка-ак рванет рядом! Он упал, все ножки кушетке обломал. А тетка Бора, такая праведница, сцепилась с Гурчиковой из-за стеганого одеяла. Так разодрались, что одеяло лопнуло, весь замок в перьях. А ругались как… Тьфу! Тетка Юла прибежала в замок с топором и с ходу по зеркалу, осколки так и полетели… До сих пор рубает. У графини в комнате изрубила табуретки на золотых ножках. До того разошлась — подойти страшно, того и гляди, убьет.

— И это в такую-то стрельбу? — крутит головой Милан.

— А что? — Сила выпятил грудь в графском смокинге. — Я вообще нигде не прятался.

По деревне уже не стреляли, только на Пригоне и на Горке еще местами фонтанами взлетала земля.

Милан невольно дергался при каждом взрыве и втягивал голову в плечи. Вообще он не возражал бы, если бы кресло было поглубже и хотя бы вдвое толще. А так что? Пуля его мигом прошьет.

— Боишься? — подмигнул ему Сила. — Это ерунда. Они уже далеко. Скоро здесь будут русские.

Из-за угла дома Гурчиков выглянула Олина. Увидев мальчиков, она всплеснула руками:

— Да бегите ж поскорее в какой-нибудь подвал!

Но те уже свернули к воротам замка.

26

Графский замок — трехэтажное здание, по самую крышу спрятанное в парке, — стоит в стороне от деревни. Парк обнесен стеной; верх стены покрыт зацементированным битым стеклом — чтобы никому не повадно было лезть через нее. Путь в парк ведет через ворота с коваными створками. Владельцы замка наезжали сюда очень редко, всего на пару недель в году. Остальное время они проводили в Вене или в Будапеште. Правда, в войну они заглядывали сюда почаще. Однажды даже провели здесь всю зиму, весну и лето, но деревенские видели их редко.

Несколько женщин ходили убирать в замке, они-то и рассказывали, какая там роскошь, какая мебель, какие ковры и картины держат там баре, сколько нарядов у графини и какие блюда ежедневно готовит повар, выписанный из Вены.

Милан видел графиню несколько раз — этакая верзила с ястребиным носом и красно-рыжими волосами. Видел, как она мчалась на коне, в мужских штанах, в маленьких желтых сапожках. Пролетит по деревне как вихрь, распугает кур и гусей и скроется в парке. Видел он и старого графа, которого слуги возили по парку в кресле на колесах. Это был маленький старичок со снежно-белой головой и чуть желтоватыми усами.

Когда отец говорил дома о графе и о его дочери: «Ну и семейка, повесить их мало», Милану не верилось, чтобы эта старая дева и седой старичок заслуживали такую страшную смерть. Милану они просто казались странными из-за своей замкнутости и непривычного образа жизни и, пожалуй, немного смешными.

Его больше интересовал сам замок. Было в нем что-то таинственное, неприступное. Заколдованные сказочные замки Милан представлял себе такими же, как этот вот замок, — довольно уже обшарпанный, окутанный ненавистью всей деревни, словно сказочным заклятием…

Ворота были настежь. Мальчики подъехали в своем кресле к самым дверям замка.

Замок был пуст. В комнатах ни следа былого великолепия, о котором Милан был столько наслышан. Скорее похоже было на свалку. Повсюду валялось какое-то тряпье. Ветер, врывавшийся сквозь распахнутые двери и выбитые окна, таскал из комнаты в комнату бумагу, куски пожелтелой ваты — наверное, из мебели — и комки пуха. В графской библиотеке пол усеян книгами (все на иностранном языке). На стенах — следы от полок, вырванных с мясом.

В комнате графини на изрубленной кушетке, положив руки на колени, сидела тетка Юла, вся перекошенная, встрепанная. Мутными, слезящимися глазами она глядела на окружающий ее погром.

Табуретки (у них в самом деле были золотые ножки), резная мебель, картины, фарфор — все вокруг нее было изрублено, разбито на мелкие кусочки.

— Вам что здесь надо? — прикрикнула она на мальчиков своим грубым мужским голосом. — Это моя комната! Я на нее право имею. Буду здесь делать что захочу, и никто мне не помешает. Поняли?

Потом — то ли она заметила, какими недоуменными глазами смотрят на нее ребята, то ли с нее сошла вся злость и ей захотелось излить хоть перед кем-нибудь душу — она вдруг заломила руки, завопила в голос:

— Ой, не знаете вы, деточки мои, ничего-то вы не знаете! А я-то знаю, хорошо знаю, что за зверье жило в этом замке! Знаю, и забыть не смогу, пока живу на свете! — Она ударила себя кулаком в иссохшую, впалую грудь. — Подите, подите сюда, не бойтесь! — обратилась она к ним уже более спокойным голосом. — Нате, возьмите! — И она сунула им в руки фарфоровые чашечки, уцелевшие каким-то чудом. — Берите! Мне они не нужны. Я их видеть не могу.