— Рассказал про Бургомистрова, который работает в Народном комиссариате путей сообщения…
— Что с ним не так? — перебил Утехин.
— Его родной брат был завербован в плену немецкой разведкой и сейчас находится в «Абвергруппе-303».
— Что ж, информация полезная, — в задумчивости проговорил полковник. — За ним ничего такого не наблюдается, он на хорошем счету, но присмотреть за ним стоит. Что еще?
— Мне думается, что второго диверсанта можно использовать для дезинформации немцев.
— Вот что, Тимофей, ты буквально застал меня врасплох. Я сейчас убегаю на совещание к начальнику Главного управления контрразведки, а как приеду, так мы с тобой поговорим об этом более обстоятельно. Ты вот что, давай подъезжай ко мне. Думаю, что, когда ты приедешь, я уже буду на месте. Абакумов не любит долгие совещания.
— Понял, товарищ полковник, — охотно отозвался Тимофей, — уже выезжаю!
Сначала следовало заехать домой — предупредить Зою. Возможно, придется задержаться в Москве (помнится, три месяца назад приехал в наркомат всего-то на два часа, а пришлось остаться на целую неделю). И дело тут даже не в подписях и согласованиях, которые приходится дожидаться довольно длительное время, просто возникают вопросы, решаемые непосредственно в главке.
Закрыв кабинет на ключ, Романцев вышел из здания, где у крыльца стоял трофейный «Хорьх-108». Машина перепала ему полгода назад при отступлении немцев и принадлежала штабному полковнику вермахта. Бросив впопыхах автомобиль, застрявший в лесу, полковник пересел на танк, посчитав, что в боевых условиях броня будет понадежнее. Собственно, подобная предусмотрительность спасла ему жизнь. Наверняка он сожалел о фотографиях, оставленных в отсеке для перчаток, на которых была запечатлена его многочисленная семья: четверо мальчиков и три девочки. Жена была миловидная, но немного располневшая. Немцы предпочитают именно таких. Со снимков, сделанных где-то в гористой местности на фоне большого дома, смотрела счастливая улыбающаяся семья. Вряд ли жена и дети подозревали о том, что только случайность помогла полковнику выжить. Но, как бы там ни было, автомобиль исправно продолжал служить советскому офицеру, как совсем недавно — немецкому полковнику.
Устроившись в мягком высоком кресле, старший лейтенант повернул ключ зажигания. По проводам пробежал электрический разряд, и машина тотчас завелась, пустив клубы черного дыма. Возможно, что кому-то такой автомобиль покажется большим и тяжелым, но Тимофей полюбил его тотчас, как взял в руки плетеный руль. Пожалуй, лучше этой машины в прифронтовых условиях подобрать трудно. Восемнадцатидюймовые колеса уверенно набирали скорость и, въехав на бездорожье, легко преодолели наезженную промоину. С такой машиной без особых сложностей можно и до Берлина добраться. Знай себе, дави на газ!
Тимофей подъехал к школе, оставив машину у самых ворот, к ней тотчас подбежала вездесущая ребятня и принялась с восторгом осматривать автомобиль.
— Дяденька, прокатишь? — спросил самый шустрый из них, паренек лет четырнадцати.
Дашь этим пацанам волю, так они на шею сядут, так что следовало приструнить.
— Разумеется… до самой милиции! — охотно отозвался Романцев, строго посмотрев на паренька. — Ты мне вот что скажи, Зоя Михайловна в каком кабинете?
— А вы ее муж? — с интересом спросил паренек.
— Угадал.
— Ух ты! Она в девятнадцатом. Только сейчас у нее урок идет.
— А ты почему не на уроке?
— А мне неинтересно, в следующий раз пойду.
Романцев невольно задержал взгляд на пареньке. Наверняка вся школа считала его озорным и бедовым, но вот только из таких хулиганистых пацанов получаются самые отчаянные бойцы.
— Смотри, больше не прогуливай, а то ведь можно и вылететь из школы. А нам в светлом будущем нужны образованные люди. А то, может, в НКГБ пойдешь? Шпионов будешь ловить.
— Я подумаю, — крикнул паренек в спину удаляющемуся Романцеву.
Поднявшись на второй этаж, старший лейтенант без труда отыскал девятнадцатый кабинет — из-за двери пробивался знакомый голос суженой, кажется, она рассказывала про нашествие Наполеона на Москву. По телу растеклась теплота, прежде ему не доводилось слушать ее уроки, а знал он ее иной — нежной, мягкой, никогда не повышающей голоса.
Приоткрыв дверь, Тимофей увидел Зою, стоявшую у доски. Она тоже заметила его и слегка смутилась. Стараясь скрыть некоторую растерянность, обратилась к школьникам:
— Вы тут посидите тихо, я приду через минуту, — и уверенной походкой быстро вышла из класса.
— Что-нибудь случилось? — встревоженно спросила Зоя.
Вот она, его суженая: желанная, милая, уютная. Лицо слегка встревоженное, немного сконфуженное, на щеках небольшой румянец. От нее пахло домом, сдобными пирожками и кулебяками, которые она выпекала необычайно вкусно, а еще легким ароматом духов «Красная Москва», подаренных ей на день рождения.
Хотелось произнести что-то ласковое, доброе, признаться в том, как она ему нужна, рассказать, как он ее любит, вот только подходящие слова отчего-то не находились, так и лезла на язык банальность из прочитанных романов.