Связующие нити (СИ)

Я не хотела больше никого ни о чём спрашивать, чтобы не травить себя теми горькими чувствами, когда начинаешь сомневаться и хотеть чего‑то, что тебе недоступно. Эти качели от страдания к радости я решила объяснить именно весной, её непонятным влиянием на организм, а потом я нашла и другую причину: за три с лишним года я истосковалась по солнцу, физически и психологически по солнечному свету, и эта прошедшая зима, видимо, для меня стала настолько критической, что первое весеннее тепло и удлиняющийся световой день довели меня едва ли не до умопомрачения. Когда я спросила об этом Тристана, каково ему столько лет жить "совой", он сказал, что на работе его чертёжный кульман стоит перед самым большим окном, — во всю стену, и он привык отмечать первый луч солнца, который его коснулся, и дальше вбирать весь световой день на сколько это только возможно. Зимой лишь пять или шесть часов, а летом гораздо дольше. Это опять было что‑то новое для меня, то, что о Тристане я ещё не знала. А, вспомнив, что он к тому же чертит какой‑то свой творческий проект, я и обрадовано и грустно подумала, что как бы мы ни были родственны духом, как бы я не изучила все его привычки, но до конца разгаданным, познанным и открытым он для меня не будет. Радости от такого открытия я испытала больше, чем печали. Мне это понравилось.

Так прошёл почти месяц. Посетителей в агентстве не было. Наступила середина мая, всё цвело. Люди носили уже летнюю одежду и готовились к отпускам. Мои ученики подсобрались, перестали прогуливать, сетовали на уроках, что столько не успевают по серьёзным дисциплинам, и начинали нешуточно беспокоиться о провале вступительных экзаменов.

Как раз перед самыми выходными, — в ночь с пятницы на субботу в агентстве отсутствовали Тристан и Нил, у них был законный отгул, и вечером Трис предупредил меня, что завтрака не будет, потому что они, взяв Дину, уходят в бар. В Здание с остановки я шла одна, и Вишнёвый переулок был для меня настолько знаком, что никогда не пугал, не смотря на позднее время. О Здании я тоже всегда так думала, и уже даже забыла про случай с приоткрытой дверью, как внезапно почувствовала страх, едва ступив на первую ступеньку. Это было неясное. Никакого присутствия постороннего человека я не почувствовала, но ощутила — в подъезде что‑то не так. Поднявшись на третий этаж, медленно и осторожно, прислушиваясь к каждому шороху и приглядываясь к каждому пятну, я увидела кресло. Оно изредка появлялось на разных этажах, — стояло то у дверей, то у окна лестничной площадки, то в углу между чьей‑то дверью и мусоркой. Оно всегда появлялось одно и то же, и само по себе было даже домашним, а не страшным. Что меня ввело в ступор перед ним, так это сидящая на подлокотнике куколка. Та самая. Потерянная куколка Виолы.

Всего с ладошку величиной, безликая, немножко потрепанная и потёртая она была — не игрушка. Скорее маленькое существо, странное создание с заключённым внутри духом. Я не верила в призраков, не верила в мистику, и считала это выдумкой, и, может быть, только из‑за рассказа Виолы я воспринимаю эту вещь, как одушевленную… не знай я истории, я бы взглянула на куклу как на куклу, а теперь моё собственное воображение дорисовывает то, чего нет. Однако я взяла её с кресла осторожно, как маленького котёнка, и также аккуратно положила себе в сумку, не закрывая, оставляя доступ воздуха… из уважения что ли.

Я вошла в агентство ровно в двенадцать, — и Пуля, и Зарина, и Вельтон были на месте, а часы — ратуша отбивали свой бой.

— Привет.

— Привет.

— …нам с друзьями тогда по семнадцать было, самая юность, и вот один наш друг однажды приходит и говорит, что он женится! Вчера ещё познакомился с девушкой, мы её и не знали совсем, а потом выяснилось, что ей ещё и тринадцати нет, ребёнок! Он её ждать собирается до совершеннолетия! Стал говорить, что это как в древние времена, когда помолвка будущих супругов едва ли не с колыбели могла состояться. Как мы над ним смеялись… — Вельтон сам похохотал, а Зарина не выдержала даже такой маленькой паузы, и после того как она нетерпеливо воскликнула "и что дальше?", он запальчиво продолжал: — А столько лет — шутка ли? Парень молодой, сначала послужил, потом в университет с нами на инженера пошёл учиться, девушек вокруг него вилось тьма. Сам из себя видный становился, после службы так в нём ничего от юнца не осталось, окреп, подрос, возмужал, в свои едва за двадцать не цыплёнком, а орлом смотрелся… а, забыл сказать. У них с невестой уговор был один, она с матерью в другой город уезжала, далеко. У матери контракт был заключён на пять лет на одном заводе работать, так что их разлука ещё годик прибавила, и договорились они, чтоб душу друг другу не травить, не писать, и не созваниваться, а встретиться, как она вернется…

— Да ладно! — Пуля недоверчиво сверлила Вельтона взглядом.