Связующие нити (СИ)

Утром, на занятиях, я получила списки желаемых тем для повторения. А когда возвращалась с работы домой и зашла в фотомастерскую, выяснилось, что из‑за внезапных технических неполадок копии фотографий ещё не готовы. Я ругалась, и предложение оставить телефон, чтобы мне сообщили, как только заказ будет готов, отвергла напрочь. Мало того, что риск с обнаружением пропажи возрос, так ещё не хватало, чтобы Трис взял трубку некстати.

— А вернуть их можно? Отменить заказ?

— Только через два дня. Лаборатория закрыта на время.

Я смирилась и в этот раз, что поделаешь.

А дальше, в сами субботу и воскресенье, и с началом недели, я поняла, о чём мне говорила Гелена в тот день.

Тристан на все выходные оставил меня одну, неизвестно где он спал, и спал ли толком вообще, но приходил он на работу в агентство измученный. Мы виделись только там, по ночам, а днём я сидела в пустой квартире. В воскресение разок, развлечения ради, сходила сама в кино и кафе, но удовольствия мне это не принесло. В фотостудию на выходные не заглядывала, а в понедельник передо мной снова извинялись за неудобство, но заказ готов не был. Я провела первое из повторных занятий, съездила к родителям, заглянула к Геле, и возвращалась домой спать со странными чувствами.

Во — первых, я думала, что как только увижу маму, как во мне всколыхнется всё, что я пережила из‑за этой истории с Филиппом. Думала, что поговорю с ней по душам о связующих нитях, вызову на откровенность… а получилось обычно, как во все мои приезды. Я выслушала новости о соседях и дальних родственниках, жалобы на самочувствие, радость от празднования юбилея, съела приготовленный холодный свекольник и напилась чаю с ватрушками. У родителей всё было наполнено бытом и такими же привычными вещами, как и всегда. Не получилось никакой особенной атмосферы для откровенностей. Да и всё это, то самое привычное, подействовало на меня очень успокоительно. Я даже подумала, что излишне переживала тогда, когда узнала маму на рисунках. Да и как вообще я могла тогда усомниться в ней?

Во — вторых, моя задумка с семейными фотографиями Триса перестала мне казаться такой грандиозной, какой показалась вначале. Я чувствовала, что будь у меня эти копии в этот же день или хотя бы на следующий, я ещё на волне вдохновения горы свернула бы, а теперь мой пыл довольно быстро угасал. Чувствовалось, что время для творчества упущено.

В — третьих, повторные занятия с учениками потребовали от меня сконцентрировать внимание на недочетах. Я всё же была добросовестным работником и не хотела, чтобы из‑за моей халатности кто‑то провалил экзамен по "ахр". Я читала список с пометками, что именно было непонятно и по какой теме, и думала, как же мне успеть всё распределить на оставшееся время и каким другим боком повернуть то, что первый раз невнятно донесла до будущих студентов.

В — четвёртых, меня немного расстраивало то, что Трис сейчас витал где‑то. Он забегал домой только чтобы принять душ и сменить одежду, он даже не заходил на кухню и до сих пор не заметил, что у нас нет птицы. Я наблюдала за ним со стороны, всё больше подмечая, как жёстко он себя держит. Даже в агентстве, общаясь, стал гораздо сдержаннее, скованнее, и словно бы безжизненней. Это всё, я понимала, было для леди Моники, но всёбольше и больше он не отходил от этого образа даже с нами. Я знала, каков Тристан в своей влюбленности, особенно тогда, когда отношения вступали в стадию активных ухаживаний. Трис держал марку, Трис всегда становился более мужественным, суровым, холодно — ироничным. Под стать тем, кем он увлекался, — королевам. Серьёзно всё было или нет на этот раз, я не бралась судить. Но меня расстраивало то, что моё наводнение чувствами совпало с тем, что Трису всё было не нужно.

Я даже не испытывала сильной ревности. Моё новое, недавно открытое чувство к Тристану было ещё непривычным, и мало опознанным, а то, что у него период романа с кем‑то другим — вполне обыкновенная ситуация. У меня была растерянность в душе. Я понимала, что сейчас люблю Триса иначе, чем своего друга, но преодолеть барьер чувственности было сложно. Я не могла представить себе, что мы были бы настоящими мужем и женой и спали в одной постели, я не могла представить себе даже поцелуя между нами. Всё дружеское, даже братско — сестринское, настолько укоренилось в моей голове, что увещевания сердца мне чудились порой едва ли не преступными. Я действительно любила Триса, я чувствовала это, но, украдкой поглядывая на него — ужасалась: как можно целовать его в губы? Как можно обнимать его за плечи, или зарываться пальцами в волосы? Это же Трис! Трис, с которым уже столько лет у нас самая настоящая, идеальная во всех отношениях, платоническая жизнь!