Свидание

В коридоре темно, шарю рукой по гладкой оштукатуренной стене в поисках выключателя. Зажигаю свет. Громко разговариваю с Бренуэллом: о том, что´ сделаю на ужин, что до смерти хочу чая. Я не одна, не одна, не одна. В кухне все в точности как раньше. Бросаю посылку на стол. Не могу на нее глядеть. У Джулс и Джеймса я немного успокоилась, а здесь нервы снова на пределе. Прежде чем звонить в полицию, опускаю шторку на окне, ставлю чайник, достаю из шкафчика чай и споласкиваю утреннюю кружку. Пытаюсь не смотреть на коробку, как не смотрю на религиозную группу, которая вечно раздает листовки у торгового центра, но коробка как будто тоже бьет в барабан и поет. Как ни стараюсь, игнорировать ее невозможно. Изучаю три буквы, нацарапанные жирным черным маркером:

ЭЛИ

Не в силах больше сдерживаться, хватаю с подставки нож и вспарываю широкий коричневый скотч. Внутри – перчатки, в которых я ходила на свидание. На бежевой шерсти багровые пятна. И записка неровными буквами.

Не ходи в полицию, Эли. У тебя руки в крови. Может, полиция сама за тобой придет.

Роняю записку, точно обварившись кипятком, и смотрю, как она, трепеща, медленно падает на пол. Бренуэлл наступает на нее лапой и жует, словно любимое лакомство. С трудом разжимая ему челюсти, извлекаю размокшие остатки, бросаю в мусорное ведро и с силой захлопываю крышку, запирая там страшные слова, но они все равно меня настигают. У тебя руки в крови. До меня медленно доходит смысл. Рот наполняется слюной, я наклоняюсь над раковиной. Я как будто откусила отравленного яблока из сказки, которую много-много лет назад читала мне мама. Я не могу рассказать в полиции о субботе. Не могу. Я думала, кровь под ногтями – от раны на голове. Теперь мысли стремительно уносятся совсем в другом направлении…

Что, если кровь на руках была не только моя?

Глава 14

Включить радио – это было умно. Когда первоначальный шок прошел, ты легко придумала логическое объяснение. То же с собачьей миской. Мы многое делаем машинально и не помним, но я знаю: на задворках сознания тебя будут точить сомнения. Ты в самом деле накладывала Бренуэллу еду?

Перчатки едва не остались на кухонном столе. Едва. Не годится, если ты поймешь, что я свободно проникаю в дом. Пока рано, прибережем этот сюрприз на будущее.

Глава 15

Кухня плывет перед глазами; я – Дороти, которую уносит торнадо. Трясясь и лихорадочно дыша, засовываю окровавленные перчатки в коробку и запихиваю ее под раковину к полупустым бутылкам с лимонным чистящим средством и лавандовой полиролью. Захлопываю дверцу, пряча от глаз коричневый картон, который сначала казался таким безобидным. Содержимое коробки, возможно, еще раз непоправимо изменило мою жизнь. Что я сделала? На нетвердых ногах поднимаюсь в спальню, задевая плечом угол, как будто перебрала джин-тоника, сую пижаму и туалетные принадлежности в небольшую дорожную сумку, хватаю Бренуэлла и ухожу в ночь, сама не зная, спасаюсь ли от коробки или от себя. На улице пробую успокоиться. Куда теперь? Джеймс и Джулс меня, конечно, пустят. Джеймс, наверно, уступит кровать, а сам заночует на диване, но они сегодня и так достаточно со мной провозились. Бен в Эдинбурге. После недавнего холодного приема проситься к Мэтту я не решусь. Айрис! Трижды щелкаю каблуками. Что может быть лучше родного дома? Заталкиваю Бренуэлла в переноску, ставлю ее в багажник и бросаю сумку на заднее сиденье.

Всю дорогу горло сжимает панический спазм, тело напряжено, точно подсознательно помнит, что недавно, за рулем, я что-то сбила. Или кого-то. Вижу полицейский патруль. С одним боковым зеркалом ездить можно? Не помню. К моему великому облегчению, они не обращают на меня внимания, и все же за то время, пока я еду к Айрис, моя рубашка совершенно промокает от пота и прилипает к спине.

Заходить в дом детства – как видеть его в первый, а может, последний раз. Он стал меньше. Или это только тетя Айрис иссохлась? Ушли килограммы. Она постарела, руки – рябые и морщинистые, как у моих подопечных на работе, и мне ужасно стыдно, что я редко ее навещаю. Когда я сюда прихожу, воспоминания несутся лавиной, от них перехватывает дыхание и холодит плоть, точно меня бросили в ледяную реку. Разумеется, мое раннее детство прошло не здесь – вернуться в тот дом, где все мы были счастливы, оказалось бы еще хуже. Сюда мы переехали, когда мне было двенадцать, а Бену – шесть. Куда ни глянь, я по-прежнему везде вижу маму.

– Эли! Какой приятный сюрприз!