Свидание

С тех пор как я видела его в последний раз, прошло много лет, и печальные воспоминания утратили остроту и четкость, но кое-что, включая папин почерк, осталось. Он сразу воскрешает все. Запах мятных конфет «Поло». Папа вечно их сосал. Сначала – чтобы отбить слабый табачный душок, который неизменно его сопровождал, несмотря на клятвенные заверения, что он бросил курить, а потом, когда не справлялся с растущей горой счетов, – чтобы замаскировать запах алкоголя. Порой попадаются мужчины, которые со спины на него похожи: черная кожаная куртка, темно-каштановые волосы до воротника. Я знаю, он не может ходить среди нас как свободный человек, а если бы и мог, скорее всего, он уже седой. Или даже лысоватый. Я до сих пор чувствую щекой его колючий подбородок, помню, как отклонялась назад у него на коленях, а он завораживал меня очередной сказкой про благородных принцев и прекрасных принцесс. До двенадцати лет папа был моим абсолютным кумиром. Он взращивал во мне веру в романтику, розы и «жили долго и счастливо». Однако вера эта оказалась слабой, скользкой и непрочной. Не знаю, прощу ли его когда-нибудь. Даже сейчас, стоит лишь о нем подумать, как у меня болит в груди. Я скучаю по нему. По тому, каким он был, не какой он теперь, конечно, ибо теперь он для меня чужой. Сколько ни пытайся, я просто не могу соединить в одном образе папу, который играл со мной в лошадку, позволяя мне, большой и тяжелой, шатко балансировать у него на спине, упираться коленями в ребра, хватать за уши и кричать «Н-н-о, пошел!», – с отцом, который ввалился на почту с двумя приятелями в масках и потребовал наличные. Только забрали они не деньги, а человеческую жизнь. Долгое время я винила себя. Если честно, до сих пор иногда задумываюсь: была ли я слишком жадной, требовательной, слишком такой, какой не должна быть? Я стараюсь запрятать воспоминания подальше, игнорировать. И все-таки не покидает острое желание посмотреть в лицо той двенадцатилетней девчонке и как следует ее встряхнуть. Сказать, что подарки – это суета; какая разница, есть ли у тебя айпод, если папа больше не может быть рядом и заснять, как ты задуваешь свечи. Правда, тортов с тех пор у меня не было. До того, как его принесла Крисси. Вид сахарной глазури и запах зажженной спички всколыхнули мои переживания, и вся грязная правда выкатилась наружу. Я рассказала Крисси то, о чем не говорила ни с кем, кроме Мэтта, а она молча ошеломленно слушала. Пламя колыхалось и потрескивало. В конце концов свечи догорели и потухли. Мне было все равно. Я давно перестала загадывать желания.

Мама сказала, что это не имело никакого отношения ко дню рождения; они сильно задолжали по ипотеке, и отца это доконало. Цепочка обстоятельств привела к тому, что он сделал глупость. Однако глупость – это в жаркий летний день не поставить молоко в холодильник или забыть, на каком уровне припарковал машину. Это не вооруженное ограбление, даже если оружие в руках не у тебя. Не знаю, о чем он думал, мой добрый и ласковый отец, я так его и не спросила. После того дня, когда я по собственной воле впустила полицию, он больше не вернулся. В школе нам рассказывали про Иуду. Вот так я себя и чувствовала. Если честно, чувствую до сих пор. Папа – не единственный, кого я стыжусь, и потому прячу все внутри. Бену тогда было шесть, слишком мал и не помнит подробностей. Когда же он подрос, я усадила его и рассказала правду, чтобы он узнал все от меня, а не из интернета. Мы оба плакали. Бен крепко схватил меня за руку и сказал, что я не виновата и что он тоже открыл бы дверь. Однажды, когда мы уже выросли, я подумала вслух, что надо навестить папу. Бен посмотрел на меня в ужасе. Наверно, отец для него – совсем чужой.

Время от времени я рассказываю ему истории из детства. Хочется, чтобы он вспомнил, каким был папа. Субботы, когда они с Беном боролись и папа всегда поддавался. Вечера в пятницу, когда он разрешал делать ему укладку гелем и его волосы стояли острыми и твердыми колючками. Плаванье по воскресеньям, когда папа подныривал и щипал нас за пальцы ног, а мы вопили от испуга и хохотали. Бен не проявляет к этим историям никакого интереса. «Если бы он так нас любил, не сделал бы то, что сделал», – замкнуто говорит он, а я неизменно думаю, что папа сделал это именно потому, что любил. «У нас была лучшая мама в мире, – сказал брат, и мы оба, как всегда, всплакнули. – Она нас обожала. И этого достаточно». Это отчасти правда, но мне все равно больно, что моими последними словами, обращенными к папе, были «где мои подарки?», а не «я тебя люблю». Ибо я действительно любила.