Свидание

— Как не знать… Я ведь потом служил попечителем тюремного замка… видывал его не раз… Сослали было на каторгу за поджог, только он еще с дороги бежал. Было донесение от начальника партии, будто им где-то в лесу попалась лихая тройка, чинившая колесо. Когда партия поравнялась, двое неизвестных людей прямо бросились к Василью, разбили ему наножники, посадили в телегу — и были таковы!.. Насколько это достоверно — не знаю, но таков был рапорт конвойного капитана… По-моему, знаете ли, Василью, как неотесанному мужику, не получившему ни одного нравственного задатка, можно извинить! Копните глубже — спросите: в чем состояло его главное преступление? Его судили за поджог и воровство и ни одним пунктом не коснулись до его деморализации в побудительных причинах. Наши законы разбирают одни факты, а какие же могут быть факты в нравственной, например, стороне дела? Я убежден, что пока все люди, без изъятия, не достигнут известной степени развития, сторона эта останется так же темпа и непонятна, как и в настоящем случае. Следовательно, виноват не только человек, совершающий преступление, но и общество, не постаравшееся выработать в нем сознание преступления. В Англии эту сторону поняли, оттого-то там уголовные судьи и дают такое значение «смягчающим причинам». У нас Васильи поведутся до тех пор, покуда мы сами не выйдем из апатического состояния, конечного ко всему равнодушия, и не примемся за работу, за их стройное развитие… Поселите в них человеческое чувство —

они, может, и станут людьми! Плут, какой бы он ни был, если заметит, что вы смотрите на него как на хорошего человека, постарается быть непременно добросовестным, чтоб поддержать выгодное о себе мнение… Тут-то вся и суть — выгода! Попробуйте заставить понять мужика, что развитие принесет ему выгоду, — и он разовьется! Поставьте их — развитие и выгоду — в неотразимое соприкосновение между собой, слейте их воедино — и посмотрите тогда, что будет! Мы обгоним Англию! Я изучал эту статью в нашем народе и говорю по убеждению!.. Разве вы уже домой? Нам, кажется, в одну сторону… Жорж! — будил он осоловевшего пасынка. — Идем домой!

— Вот бы над чем следовало поработать нашим экономистам, — продолжал Куроедов уже на улице, — над этой могучей пружиной, которая зовется — выгодой! Конечно, не той отвлеченной выгодой, которую иногда называют «духовной пищей», — нет! Это что — вздор! А над материальной, осязательной прибылью, или лучше — барышом…

Куроедов говорил в том же духе вплоть до гостиницы; даже перед дверьми своего номера он придержал меня за руку:

— Давайте-ка тиснем статейку об этом! Право, ее прочли бы не без пользы…

«Выгода, — думал я, воротясь к себе, — везде, во всем одна выгода, барыш! Недалеко мы выедем на ней, и не скоро изведутся у нас господчики, подобные Куроедову! Кто из нас не жмет им руки, кто не вводит их в свою семью, не подозревая, что они вреднее и опаснее воров, залезающих на чердак. Что же виновато в этом, как не наше общественное равнодушие, да наша обдержавшаяся привычка встречать подобные явления? Мы присмотрелись к ним — и нас они уже не возмущают. То же самое общество, заклеймившее беспощадным обвинением Василья, члена другой, низшей среды, пройдет с поклоном мимо Куроедова. Пройдет оттого, что в нем самом еще слишком много куроедовских задатков — оттого, что наш сословный предрассудок не назовет подлостью дела, в котором соблюдены известные условия, покрывающие его. Перед судом общественного мнения Куроедов прав: он не оглашал своих отношений к бедной деревенской девушке и отказался от дальнейших притязаний на нее вежливым и деликатным письмом — общественное условие выполнено; он тратит чужие деньги, присваивает чужую собственность, но ведь все это прикрыто законным обрядным браком — и общественное мнение молчит! Но не должна молчать правда, карательница людских неправд; не должно молчать время, расчищающее понемногу старые, гнилые наросты; не должен молчать и ты, читатель, взвесивший обоих героев моих — и нашего народного воришку, и нашего западника-пройдоху! «Который же лучше?» — спрашиваю я; а в руку так и набивается: «Оба хороши!»

С.П. Соболева (В. Самойлович) ИСТОРИЯ ПОЛИ

I

В добром городе Плеснеозерске, на масленице, у Егора Петровича Счетникова были званые блины.

Прежде всего позвольте пояснить вам, кто такой был Егор Петрович.