Свидание

— Что-нибудь. Например, вы желали знать, как я нашел вас. Я приехал, узнаю: поезд, который мне нужен, пойдет только завтра, в восемь утра. Следовательно — надо ждать. Я спросил ваш дом и со всем со своим саквояжем, который теперь имеет честь покоиться в вашей прихожей, отправляюсь. Нахожу дом: все заперто. Я к другому подъезду, и удивлен! Надпись: «Начальное училище для девиц А. Табаевой». Тут… понимаете мою мысль: она работает, она все та же! И я звоню, стучу, кричу…

Александра Сергеевна радостно смеялась.

— Выбегает девочка и объявляет: вы на даче. Где? Далеко ли? За какой-то Астраханской заставой. Я не удовлетворился, ворвался. Встречает какая-то дама. Говорю: «Алтасов, из Петербурга; где Александра Сергеевна?» Мне толковали: «Свечной завод, церковный староста», — но я уж не слушал, вскочил на дрожки и явился с саквояжем пред вами, как раз под ливнем, что вам известно. Но, понимаете, я все-таки не знаю, где я. Я чувствую себя с вами, но почему вы здесь, почему в вашем отсутствии ваша школа полна девочек. Я видел головки, головки — русые, черненькие… Одна прелесть что такое! Ватто[166] — спрыгнула с веера…

— О, поэт!

— Чувствую, чувствую — не по летам! Но объясняйте же!..

— Где вы? Точно — на свечном заводе, обращенном в дачу.

— Как это?

— Но в нынешнее время даже провинция понимает необходимость дач. Чиновники и те нанимают для своих семейств избы по деревням…

— Но что ж это! Это — скука.

— Конечно. Но одним летом, верстах в двух отсюда, было прекрасно; целая компания дачников, кумысное заведение, минеральные воды…

— Вот как! В деревне?

— Да. Я жила там, пила кумыс. Все было: маленький клуб, галерейка; танцевали, даже театр был.

— Неужели?

— Петербургский житель не верит! Был. Заезжая труппа! Пели нам Оффенбаха[167].

— Конечно, плохо?

— О, напротив, очень мило. Фейерверки, катанья. Из города множество приезжало. Содержатель клуба для удобства завел свои линейки, вроде дилижансов…

— Это прошлым летом?

— О нет, три года назад. — «Прошлым летом»… было не до того. И притом в городе было много удовольствий, благотворительные гулянья на бульварах, аллегри[168], сборы, пожертвования…

— Да, частным антрепренерам, конечно, уж нечего было рассчитывать. Но здесь у вас пустыня.

— Что ж делать.

— Вы — одна жилица?

— Кто-то живет еще там, далеко, в роще. Здешний хозяин — купец, церковный староста…

— Следовательно, Оффенбаха не допустит.

— Ах, нет! Но, видите, домик он отделал. В роще бывают пикники, самовары; есть нечто вроде гостиницы…

— Где можно найти приют не для музы…

Оба засмеялись.

— Но для моей особы на ночь, — добавил литератор. — Я желаю пробыть у вас как можно дольше.

— Вы найдете приют у меня.

— Я обеспокою вас.

— Что за церемонии!

— Grand mersi.

— Мы так давно не видались. В последний раз… Боже, скоро восемь лет! Зимой семидесятого, в Петербурге, и то всего несколько минут; встретились в опере…

— Да. И вы так спешили уехать.

— На другой же день я уехала. Невозможно было — дела: наследство, и притом я была в трауре. Тогда умер мой брат…

— Да, да, да… А вы получили наследство?

— Получила. Но после этого я была еще в Петербурге два раза, искала вас…

— Позвольте, когда?.. Ах, я был за границей!

— Оба раза? — возразила она с легким упреком. — Я вам писала по городской почте…

— Не получал! Это — недоразумение…

— Разъяснять уже поздно. И теперь что ж? Только судьба…

— Судьба — умница; она подслушивает наши желания…

— Ну, бог вас простит!

— Вы милейшая; вот такие женщины… Ну-с, что же наследство? Порядочное?

— Да, деревня.

— Почему же вы не там?

— В деревне? В нынешнее время? Помилуйте. Только идеалист, лирический поэт может вообразить возможность житья в деревне теперь, когда… Помилуйте, мы вконец разорены! Там, кто только может, тот с нас тащит, самоуправство, воровство, кабаки.

Александра Сергеевна спохватилась и замолчала. Это, кажется, уж слишком реально? Что же, он хотел реального… И еще так обидно: как будто уж с провинциалкой ни о чем другом и говорить нельзя. Конечно, это разнообразнее, разговор стал и живее и… словом, легче. Но надо же было подвернуться этому вопросу — деревне! Лет пятнадцать назад она жила у бабушки, в далеком городишке, и туда вовсе не своей волею явился Алтасов. Было очень скучно. Они познакомились, много говорили — время было такое! — «исповедовали» вместе… что-то непохожее на то, что она сейчас сказала… Правда, Александра Сергеевна сознательно и бессознательно давно рассталась с этими «иллюзиями», но Алтасов-то, может быть, еще не расстался. Он еще недавно печатал о «чарующей гармонии», о «светлых образах» — правда, он говорил о прошедшем, но кто ж его знает, какие у него иллюзии теперь? И вдруг так неосторожно сорвалось с языка…

И без того все-то удовольствие какое-то «скрепя сердце»: приехал — занесло его проездом; остался, потому что нет поезда…