Свидание

Она положила портфель на колени, и глаза ее стали перебегать сверху вниз страницы без остановки. Ее занимал почерк Овчарова, разгонистый, с капризными завитками и бешеными помарками, на которых, наверное, разрывалось перо.

— Ах, какой почерк! — сказала она невольно.

— Да. Мне шутили, что он похож на почерк лорда-канцлера… Вы разбираете?

Спрашивая, Овчаров глядел в сторону, как человек, не желающий мешать, и чертил сапогом по коврику. Оленька ничего не читала. Она даже хотела возвратить портфель, когда слово «гарибальдийка» мелькнуло в строчках. Она прочла. Это было именно замечание по поводу ее шляпы.

— Чем это вам не понравилась моя шляпка? И, во-первых, она — московская, а не казанская, — сказала Оленька заносчиво и вспыхнув.

— Чем? Но вы прочтите.

— Не хочу. Я ничего не понимаю из ваших ученостей. Возьмите их, пожалуйста.

— Как вам угодно.

Овчаров принял портфель с видом человека, выносившего и более этого глупостей на свете. Ему было досадно. Но Оленька встала, чтоб уйти, и ему стало еще досаднее.

— Если я худо отозвался о вашей шляпке, — сказал он, вдруг переменяя тон, — на то была особая причина.

— Какая?

— Я думал… Я думал: зачем на хорошенькой головке…

— Ну, вот вздор!

— Да. Зачем на хорошенькой головке не парижская шляпка.

— Ох, что-то, да не то!

— Уверяю вас то! — вскричал Овчаров так искренно что Оленька была поймана. — Так вы не сердитесь?

— За что?

— За все… Во-первых, за то, что я вас воспитываю. Ведь я начал ваше воспитание, Ольга Николавна.

— Будто бы?

— Да. Но согласитесь, воспитание нескучное. Ваше дело — только пользоваться. А в доказательство, что вы не сердиты и не шутя хотите пообразоваться, прочтите все что я вам дам.

— Пожалуй.

— И еще просьба.

— Говорите. Мне пора домой.

— Наденьте завтра вашу гарибальдийку и пойдемте пораньше гулять вместе. Можно?

— Отчего же нет, приду.

— Может быть, маменька не пустит, так вы ей растолкуйте.

— Нечего толковать, меня с вами так пустят. А пока прощайте. Я воображаю, Анна Ильинишна уж все глаза проглядела.

VII

Овчаров хотя и намеревался исполнить долг вежливости и побывать у Настасьи Ивановны, однако не исполнил. Должно быть, он боялся любви Анны Ильинишны или предполагал, что вид ее настолько расстроит его нервы, что повредит леченью. Зато сама Настасья Ивановна, как только узнала от Оленьки, что Овчаров здоров и весел, бегом пустилась к нему, разахалась над его «кабинетом» и убеждала, чтоб он хоть и не ходил к ней, лишь бы ему было покойно. Вечером он занялся. Свидание с Оленькой навело его на мысль написать кое-что о женщинах. И скоро были набросаны следующие соображения:

«Большинство молодых женщин в наше время начинают утрачивать женственность.

Наши сверстницы, нынешние сорокалетние, в свое время были женственное. Они были присяжные мечтательницы, вздыхательницы, зачитывались Байроном и Жорж Зандом, не понимая, но все равно. Чтение бросало на них поэтический колорит. Они были не доучены, говорили пустячки, но застенчиво и стыдливо, как фиалки, не доверяя себе… все это было глупо, но имело свою прелесть.

Что такое была эта прелесть в женщине? Но она была и теперь исчезает.

Теперь встречаются у женщин другие красоты. Что-то яркое, резко, насильно бросающееся в глаза, скорее навязчивое, чем привлекательное… Точно пышные, крупно выведенные маки и далии, которые первые поражают вас, когда вы входите в цветник.

Что же лучше?

Все хорошо для своего времени; все нужно для своего времени.

Теперь в массе женщин гораздо больше разнообразия.

Женщины, так называемые добродетельные и так называемые недобродетельные, трудящиеся и праздные, хранительницы семейного начала и женщины, требующие развода, товарищи-студентессы и эфирные барышни, ханжи и камелии, женщины верующие и неверующие.

Чем же должна быть женщина?

Пусть она из всех этих «видов» (espèce)[60] извлечет с тактом их красивейшую и полезнейшую сторону и заключит в себе. Тогда это будет идеал женщины.

А покуда — все, от святой до развратной, все нам нужны, и даже не одной отрицательной пользой. Время переходное; в нем каждый элемент необходим и требует сохранения.

Будут ли существенно нужны женщины неверующие? Надо ли в одной части рода людского сохранить заблуждение? Если не сохранить, куда же денется необходимый, нравственный перевес мужчины?

В деревнях вера еще держится, но патриархальный склад быта в сильном упадке. Дух разложения проник сюда, и немного времени пройдет, мы увидим здесь те же явления, которые встречаем между женщинами в столицах.

Тип деревенской старой барыни почти тот же: неуклюжесть нравственная и физическая. Зато исчез прежний деспотизм, и молодое поколение расправляет крылья.

Оно расправляет их неуклюже, грубо, неграциозно, но все же расправляет. Оно возвышает голос, поступает немножко по своей воле. Из прежних, низшего сорта фиалок, забитых десницею папаши и мамаши, они тоже превращаются в низшего сорта георгинии. Все же — цветок красный, яркий и для огорода казистый… Да, это верно: молодое поколение женщин в деревнях и провинциальных городах делается свободнее, чем двадцать лет назад.