Свидание Госпожи Жанлис с Вольтером

Я выхала изъ Женевы въ такое время, по своему разсчету, чтобы пріхать въ Ферней къ самому обду; но часы мои ушли впередъ и, къ сожалнію, обманули меня. Всего безразсудне и грубе прізжать рано къ обду тхъ людей, которые умютъ заниматься и пользоваться утромъ. Я врно стоила Господину Вольтеру одной или двухъ страницъ; но утшаюсь мыслію, что помшала ему только шутишь надъ Религіею или писать неблагопристойности: потому что онъ уже не сочиняетъ трагедій. Желая искренно понравишься славному человку, который согласился принять меня, я нарядилась и была вся въ цвтахъ и въ перьяхъ; горестное предчувствіе говорило мн, что не могу ничмъ инымъ полюбиться! Дорогого старалась уврять себя въ величіи Вольтерова таланта; повторяла въ мысляхъ стихи изъ Ганріады и трагедій его; однакожь чувствовала, что естьли бы онъ и не унизилъ дарованій своихъ множествомъ вредныхъ сочиненій, а писалъ единственно великое и безсмертное, то и въ семъ случа, видя старца фернейскаго, могла бы только удивляться ему въ безмолвіи. Не чудно изъявлять пламенную ревность ко слав Героя, избавителя отечества; потому что всякой, безъ дальняго ума, можетъ цнить такія дла, и благодарность оправдываетъ живое изъявленіе усердія; но объявляя себя страстнымъ обожателемъ Автора, человкъ берется судить его талантъ, долженъ говорить ему объ сочиненіяхъ, разсуждать, умничать: а какъ все это неприлично въ молодости, особливо для женщины!… Со мною былъ Нмецъ, Г. Оттъ, который возвращается изъ Италіи; онъ знающъ въ живописи, а мало разуметъ въ Литтератур, худо говоритъ по-французски и не читалъ ни строки Вольтеровой; но, слыша объ его слав, пылаетъ восторгами и былъ вн себя, приближаясь къ Фернею: Я завидовала его чувствительности и хотла бы занять ее. Мы прохали мимо церкви, и видли на вратахъ надпись: Вольтеръ соорудилъ сей храмъ Богу! Эта надпись есть или ужасная насмшка или странная несообразность съ философіею хозяина. Наконецъ подъзжаемъ къ дому, и выходимъ изъ кареты. Господинъ Оттъ вн себя отъ радости. Въ первой, не очень свтлой комнат онъ видитъ картину и кричитъ: ахъ! это Корреджіо! Мы подходимъ ближе, и глазамъ нашимъ представляется славная картина Корреджіева. Г. Оттъ въ изумленіи: какъ можно поставить такую драгоцнность въ передней комнат!… Входимъ въ залу: нтъ ни одной души!… Между тмъ я примтила въ дом то безпокойство, которое обыкновенно, бываетъ слдствіемъ неожидаемаго и непріятнаго посщенія. Лакеи казались изумленными; колокольчики звенли; люди бгали; затворяли, отворяли двери…. Я взглянула на стнные часы въ зал, и съ горестію увидла, что ошиблась, пятидесятью минутами: это увеличило мою неловкость. Г. Оттъ примтилъ на другой сторон залы большую картину. Богатыя рамы и честь украшать Гостиную комнату заставили насъ думать, что она драгоцнна. Бжимъ и видимъ съ изумленіемъ — совершенную трактирную вывску, гадкую живопись, представляющую Господина Вольтера, какъ святаго, въ лучахъ славы, окруженнаго семействомъ Каласа и попирающаго ногами своихъ непріятелей: Фрерона, Помпиньяна и другихъ, которые раззваютъ широкіе рты и страшнымъ образомъ кривляются. Г. Оттъ досадовалъ на дурную живопись, а я на дурную мысль. Какъ можно поставить это въ зал? сказала я. А Корреджіо въ лакейской? примолвилъ Г. Оттъ. — Сія картина выдумана и написана Женевскимъ маляромъ, который подарилъ ее Г. Вольтеру; но странно, что хозяинъ, имя вкусъ, могъ выставить на показъ такую глупость. — Наконецъ двери отворяются; выходятъ Госпожа Денисъ и Сен-Ж*, и сказываютъ мн, что Г. Вольтеръ скоро будетъ. Госпожа Сен-Ж*, очень любезная, поселилась на все лто въ Ферне. Она называетъ Г. Вольтера: мой философъ; а онъ ее: моя бабочка. На ше у нее висла золотая медаль, которую я сочла знакомъ Орденскимъ; но вышло, что это награда за искусство стрлять, полученная ею отъ фернейскаго Генерала. Такое искусство очень важно для женщины! Она предложила мн итти въ садъ: на что я съ радостію согласилась, чувствуя себя въ такомъ холодномъ расположеніи, что мн страшно было увидть хозяина. Госпожа Сен-Ж* привела меня на террассу, откуда видны горы и озеро, но гд, къ нещастью вкуса, сдлали крытую алею. Чтобы наслаждаться симъ великолпнымъ зрлищемъ, надобно смотрть сквозь маленькія отверстія, въ которыя не могла пройдти голова моя. Сверхъ того крытая алея такъ низка, что я безпрестанно зацплялась за втви своими перьями; а нагибаясь, всякую минуту наступала себ на платье; спотыкалась, драла юбки свои, и не могла со вниманіемъ слушать Госпожи Сен-Ж*, которая, будучи мала ростомъ и одта легко, по-деревенски, шла свободно и говорила очень пріятно. Я спросила у нее въ шутку, не осердился ли на меня Г. Вольтеръ за то, что въ заглавіи письма моего было поставлено Ao^ut, а не Auguste [1]? "Нтъ, отвчала она: однакожь онъ замтилъ, что вы пишете не его орографіей [2]." — Наконецъ намъ сказали, что Г. Вольтеръ въ зал. Я такъ устала и была въ такомъ замшательств, что хотла бы летть назадъ въ Женевскій трактиръ свой…. Госпожа Сен-Ж*, судя обо мн по своимъ чувствамъ, схватила меня за руку и потащила въ домъ. Заглянувъ въ зеркало, я къ великой горести увидла волосы свои измятые, перья изломанныя, и готова была — заплакать; остановилась, оправила уборъ свой, вооружилась твердостію и пошла. Входимъ въ залу — и Г. Вольтеръ стоитъ передо мною!… Госпожа Сен-Ж* велла мн поцловаться съ нимъ, сказавъ съ любезною шуткою: онъ не разсердится! Я подошла съ важностію и съ видомъ почтенія, которое должно имть къ великимъ талантамъ и къ старости. Г. Вольтеръ поцловалъ мою руку… Не знаю, отъ чего эта обыкновенная ласка или, просто, учтивость тронула меня; но мн лестно было дать руку Господину Вольтеру, и я сама поцловала его отъ добраго сердца, сохранивъ однакожь видъ холодной скромности. Надобно было представить ему Господина Отта, которой съ восторгомъ услышалъ имя свое, сказанное великому философу, и выхвативъ изъ кармана дв картинки, написанныя имъ въ Рим, поднесъ ихъ нашему хозяину. Къ нещастью, на одной изъ сихъ картинокъ былъ изображенъ Іисусъ младенцемъ: это служило поводомъ для Господина Вольтера изъявить свое невріе грубымъ образомъ и ни мало не остроумно. Согласно ли съ правилами гостепріимства и даже благопристойности шутить надъ святынею въ присутствіи молодой женщины, которая не выдавала себя за вольнодумку, и которую онъ въ первый разъ видлъ у себя въ дом?.. Я съ досадою оборотилась къ Госпож Денисъ, чтобы не слушать дяди ея. Онъ перемнилъ матерію, начавъ говоришь объ Италіи и художествахъ, такъ, какъ объ нихъ пишетъ, безъ вкуса и знаній. Я сказала словъ десять, изъявляя, что несогласна съ нимъ. Ни прежде, ни посл обда не упоминалось о Литтератур: Господинъ Вольтеръ конечно думалъ, что такой разговоръ не могъ быть занимателенъ для женщины, которая не показывала желанія блистать умомъ. Однакожь онъ былъ учтивъ въ отношеніи ко мн.