Сли за столъ, и Г. Вольтеръ во время обда ни мало не старался быть любезнымъ: онъ безпрестанно сердился на людей своихъ и кричалъ такъ громко, что я нсколько разъ вздрагивала; зала очень звонка и голосъ его раздавался въ ней какъ сильной громъ. Меня предувдомили объ этой странности, столь необыкновенной въ хорошихъ домахъ; она есть ничто иное, какъ дурная привычка, и люди его ни мало не боялись такого ужаснаго крика. Посл обда, зная, что я люблю музыку, Г. Вольтеръ заставилъ племянницу свою играть на клавесин. Игра ея напоминаетъ вкъ Лудовика XIV, и притомъ не съ блестящей стороны. Въ ту минуту, какъ она закрыла ноты, вбжала въ комнату прекрасная двочка лтъ осьми и бросилась на шею къ Г. Вольтеру, называя его папенькою; онъ; принялъ ласки ея съ любезною нжностію, и видя удовольствіе, написанное на моемъ лиц, сказалъ мн, что эта двочка есть дочь Корнелевой внуки, выданной имъ за мужъ. Какъ бы трогательна была для меня эта минута, естьли бы я не вспомнила его примчаній на великаго Корнеля, столь жестокихъ и несправедливыхъ отъ зависти!… Въ Ферне ежеминутно возбуждаются въ душ несогласныя чувства, и противныя воспоминанія безпрестанно охлаждаютъ удивленіе.
Пріхали гости изъ Женевы, и хозяинъ предложилъ мн осмотрть Ферней; веллъ заложить карету, и мы сли четверо: онъ, племянница его, Госпожа Сен-Ж* и я. Г. Вольтеръ показалъ мн домики, имъ построенные, и вс его благодтельныя заведенія. Тамъ онъ долженъ быть славне, нежели въ своихъ книгахъ: везд видны умъ съ благотворительностію, и трудно вообразить, чтобы рука, написавшая столько ложнаго, насмшливаго и злаго, могла сдлать такъ много добраго и великодушнаго. Онъ показываетъ эту деревню всмъ гостямъ, но съ любезною пріятностію; говоритъ о дл своемъ съ великимъ простодушіемъ, разсказываетъ все подробно, но безъ малйшаго тщеславія, и я не знаю въ семъ подобнаго ему человка. Возвратясь, мы говорили съ удовольствіемъ и съ живостію о томъ, что видли. Я просидла до самой ночи. Г. Вольтеръ уговаривалъ меня остаться у него еще на день; но мн хотлось возвратиться въ Женеву.
Вс бюсты и портреты Г. Вольтера очень сходны, но ни одинъ художникъ не могъ представить глазъ его. Я воображала ихъ огненными: они въ самомъ дл чрезмрно умны и блестящи; но сверхъ того въ нихъ есть нчто кроткое и милое. Душа Заиры совершенно видна въ глазахъ его: жаль, что улыбка и смхъ, хитрые и коварные, измняютъ въ немъ это любезное выраженіе чувствительности! Онъ иметъ видъ дряхлости, и кажется еще старе отъ готической одежды своей. Голосъ у него дикъ и проницателенъ; онъ же всегда кричитъ, хотя и не глухъ. Когда нтъ рчи о Религіи и непріятеляхъ его, то Вольтеръ говоритъ просто, безъ всякой надменности, и слдственно (имя такой великой умъ) бываетъ очень любезенъ. Мн показалось только что ему несносно противорчіе; какъ скоро съ нимъ не согласишься, онъ начинаетъ досадовать. Нтъ сомннія, что Г. Вольтеръ забылъ свтскія обыкновенія, которыя прежде были ему столь извстны. И мудрено ли? къ нему здятъ люди единственно для того, чтобы осыпать его похвалами; все, что скажетъ, есть законъ и свято; все лежитъ у ногъ его, и самыя излишности, безразсудныя и смшныя, кажуся ему теперь обыкновенными знаками уваженія. Самые Короли не бывали никогда предметомъ такого чрезмрнаго ласкательства. Глубокое почтеніе не дозволяетъ входить съ ними въ разговоръ; ихъ присутствіе велитъ молчать, и лесть при Двор обязана быть скромною, обнаруживаясь единственно тонкимъ образомъ. Въ Ферне я видла ее безъ всякаго покрова и во всей грубости; кому она въ семъ вид можетъ нравиться отъ привычки, у того вкусъ долженъ непремнно испортиться. Вотъ отъ чего самолюбіе Господина Вольтера столь раздражительно и малйшая критика такъ жестоко, оскорбляетъ его! Не давно онъ былъ крайне огорченъ въ душ своей. Императору надлежало хать мимо Фернея. Г. Вольтеръ, надясь угостить знаменитаго путешественника, приготовилъ стихи и спектакль; къ нещастью, вс это знали. Императоръ прохалъ, не велвъ ему сказать ни слова. Приближаясь къ Фернею, одинъ изъ его сопутниковъ спросилъ, увидится ли онъ съ Вольтеромъ? Нтъ, отвчалъ сей Монархъ: я его знаю — слово колкое и благоразумное! Оно доказываетъ, что Іосифъ уметъ по книгамъ судить о Писателяхъ.
1810