Свидание на Аламуте

Доставив Андрея в небольшую, но очень современную частную клинику в районе Вожирар, они отправились пить. Банально и вполне по-русски. Их гидом по многочисленным кабакам выступал Майбах, выучивший гастрономический и винный Париж, как «Отче наш», назубок. Он и сошел с дистанции раньше всех. А в бистро «У Ришара», на старой улице Тампль, тридцать семь, они уединились на третьем этаже, где стойка покоилась на простых тесаных камнях, а стулья перед ней представляли собой вентиляционные трубы с дощатым верхом. Тут и провели вечер, к концу его переместившись в угол зала, на жесткие стулья из вагонов парижского метро. Разудалые официантки носили кальвадос, кофе и коньяк. Майбах, проснувшись, заигрывал с ними, а потом начал открыто флиртовать с Лунь Ву. Потом они вдвоем исполнили на потеху посетителям знаменитый твист из «Криминального чтива», и длинные босые ступни Лунь Ву не уступали ногам знаменитой Умы Турман. Потом снова пили. Медный, раздобыв где-то гитару, исполнил несколько своих песен; Майбах спел французскую застольную… Танцевали на столах, втащив туда официанток. Медный пил анжуйское с ноги Лунь Ву, пародируя другой фильм Тарантино, а полковник мастерски играл на губной гармошке.

Это им было необходимо, для выхода эмоций…

Медный проснулся утром. Ощущение дежа вю пришло к нему сразу, как только он уперся открытыми глазами в беленый потолок. Потом он перевел взгляд на окно – те же плотные, мохнатые шторы, что и у него в квартире. Посмотрел прямо – тут ощущения сбились, растерялись, ибо глаза наткнулись на художественно нарисованную на стене вагину; красно-розовые и малиновые оттенки выглядели очень естественно. И, только приглядевшись, он понял, что это рекламный мегапостер работы Энди Уорхолла к одноименному спектаклю. А когда Медный совсем скосил глаза, не в силах пошевельнуть телом, в котором свинцом залегла неподвижная, неподъемная тяжесть, то увидел белое, очень грациозное обнаженное тело, лежавшее к нему спиной. Видны были только узкие, худые плечи, трогательный позвонковый пересчет на спине между худыми лопатками; широкие, с крутым изгибом кости таза, подогнутые под себя ноги с красноватой пяткой и татуировка под левым ухом – черная змейка, кусающая свой хвост. Кто это?

Женщина повернулась, сладко застонав во сне. Медный шарахнулся. Конечно! Как он сразу не догадался? Его взгляд сам собой нашел три родинки, сложившиеся в правильный треугольник чуть выше бесстыдно оголенного, едва прикрытого рыжеватым пухом лона.

Медный зажмурился и оцепенел. Интересно, как они вчера общались, если он по-французски ни бельмеса? А когда он открыл глаза, рядом уже никого не было. Только за стеной шумел кран – казалось, сама вода резвилась и отфыркивалась. Потом и этот звук затих.

Медный лежал под одеялом, боясь пошевелиться. Он только сейчас сообразил, что на нем тоже ни лоскутка одежды. Вот стеклопластиковые нити в проеме разошлись, впустив Лунь Ву. На китаянке было только полотенце с красно-золотыми драконами, обвивавшее бедра. Медный, как будто впервые, уставился на ее выпуклую острую грудь с большими малиновыми сосками. Китаянка улыбнулась ему, последовав к той самой скабрезной картинке. Только тут он сообразил, что это не стена, а стойка, отделявшая крохотную кухню от комнаты. Лунь Ву отвернулась от него, показывая худую спину, чем-то звякнула и спросила:

– Est-ce que tu a dormi bon? Veux-tu un café?[20]

– М-м-дааа… – промямлил Медный.

Отлично. Значит, он переспал с этой китайской француженкой. Хорошее продолжение их «движняка» на Мадлен! Самым поганым было то, что он не мог припомнить ни единой детали – ни ее прикосновений, ни слов, если они были, ни движений тела, вне сомнений, изумительно гибкого. От досады Медный чуть не застонал в голос: черт, провести ночь с такой шикарной азиаткой и совершенно ни черта, ни малейшей секунды не помнить! Вполне по-русски.

Тем временем Лунь Ву уже приготовила кофе. Аромат его моментально заполнил всю комнатку, как чашку, до краев. Очевидно, вся нехитрая аппаратура для еды, потребная для европейца: тостер, кофеварка и микроволновка, – скрывалась за этой стойкой. Через минуту китаянка появилась оттуда, вновь показав свое символическое красно-золотое одеяние, и, приблизившись, легко присела на постель, при этом полотенце соскользнуло, и на глаза Медному вновь попались все те же три родинки пониже пупка.

Так могла сесть только женщина, не стеснявшаяся уже ничего и связанная со своим любовником долгими узами. Медный снова содрогнулся, подумав, что же было между ними этой ночью.

Он судорожно сглотнул. Взял чашку.

– Qu’est-ce que c’est? Tu es triste?![21] – обеспокоенно спросила Лунь Ву.

Медный с трудом подобрал слова.

– Non… tu es bonne… tu es tres jolie…[22] – растерянно выдавил он.

Лунь Ву рассмеялась. Она забралась на кровать с ногами, и теперь ее узкие голые ступни с длинными, приплюснутыми на кончиках пальцами и по-азиатски широким промежутком между большим и указательным, находились в тридцати сантиметрах от лица полулежащего Медного. Он торопливо прижал к губам чашечку с кофе.