Свидание на небесах

Сегодняшнее утро показалось ей самым страшным. По ее подсчетам, сегодня было тридцатое декабря, и он непременно придет убить ее. Он должен будет завершить все свои дела в старом году. Она тоже должна остаться в нем. В новый год он войдет свободным и освободившимся от проблем по ее содержанию.

– Я тебя содержу, ты понимаешь? – сказал он неделю назад, обдувая ей лицо своим судорожным дыханием. – Ты должна это понимать!

– Я понимаю, милый, – тихо ответила она сквозь дремоту, одолевающую ее постоянно.

– Вот поэтому мне пришлось взять у тебя часть денег со счета, понимаешь?

– Да, милый.

– Тебе не жалко? Это же для тебя!

– Нет, не жалко, я все понимаю…

Перед тем как окончательно уснуть, она еще порадовалась. Семен будет знать о том, когда и сколько снято денег. У нее есть шанс, что он поднимет тревогу. Хотя бы из жадности! Сама она, как живая единица из плоти и крови, не нужна. Но вот движение денежных средств не должно пройти мимо него.

Но прошла почти неделя – и ничего. Оконный проем, заполняясь жидко-серым, ослепительно белея и проваливаясь в черноту, был ярким тому доказательством.

Никто ее не хватился прежде, не хватится и теперь. Никто!

Ева где-то плутает по заграничной жизни, меняя партнеров и удовольствия. Семену никогда до нее не было дела, а теперь и подавно. Он весьма удачно женился, вполне обеспечен. И даже тот факт, что его бывшая жена позволила себе день за днем снимать деньги, его нисколько не взволновал.

Больше о ней беспокоиться было некому.

Отец не в счет.

«Я сегодня умру», – поняла она, рассматривая сквозь полусомкнутые ресницы спальню, ставшую ей тюрьмой. Она умрет в предпоследний день уходящего года. Верочка поплакала для порядка минут двадцать, а потом решила подготовить себя к концу. Она шептала какие-то забытые слова старой молитвы, вычитанной где-то когда-то. Потом просила шепотом прощения у всех, кого, возможно, обидела. Вспомнила про Власова, с которым должна была встретиться, да так и не вышло. Тут же изгнала шальную вспыхнувшую надежду, что вот он-то мог бы ее поискать, профессионал все-таки. Ближе к полудню, это она поняла по тусклому солнечному блику, разделившему подоконник как раз пополам, она начала дремать. Дрема была сладкой, освободительной. Когда дремалось, ничего не болело, ничто не угнетало, не было страха.

Страх вернулся с грохотом входной двери. Она хлопнула далеко внизу, как раз напротив лестницы, ведущей на второй этаж. Ее почему-то всегда относило от притолоки ветром.

На этой чертовой даче всегда дул ветер, даже в самый безветренный знойный день. Это он так сказал, он не любил это место.

Сейчас ветер за окном не дул, он завывал, и было слышно, как дребезжит оцинковка подоконника. И дверь, конечно же, тут же отнесло ветром и стукнуло о стену, а потом о притолоку, когда ее закрыли. Пару секунд было тихо, а потом раздались тяжелые быстрые шаги.

Все! Вера крепко зажмурилась и отвернулась в сторону от входа в спальню. Она не хотела, чтобы он сразу увидел ее слезы и принялся наказывать перед тем, как убить.

Дверь в спальню открылась, он перешагнул порог, остановился, шумно дыша.

– Эй, привет. Как ты? – спросил вошедший, но совсем не его голосом.

Голос был другим: мягче и гуще, в нем не слышалось резких истеричных нот, его будто обволокли бархатом.

– Ты спишь? – послышалась тревога. – Эй, ты там жива?!

– Да, – тихо отозвалась Вера. – Я жива. Отпусти меня, пожалуйста.

Слезы, которые она пыталась скрыть, отвернувшись от входа, снова закапали на подушку.

– Конечно отпущу, погоди.

Два тяжелых шага вперед, к кровати, на которой она была распята. Потом матрас прогнулся с краю от тяжести его коленей, и следом ей развязали ноги, а потом и руки.

– О господи, как больно… – прошептала Вера, пытаясь размять руки. – Я… Я ничего не чувствую, господи!!!

Ее руки были сграбастаны грубыми большими ладонями, и тут же на них подуло теплом. Пальцы начало покалывать, потом сделалось больно, а потом к ним вернулась способность двигаться. Ноги до коленей жгло, в голове шумело, а перед глазами все плыло.

– Лучше, уже лучше, – прошептала Вера с благодарностью и даже улыбнулась.

– Идти сможешь? – снова спросил ее не его голос.

– Идти, куда? – она повернула наконец голову и открыла глаза, а потом испуганно закричала: – Где Сережа?! Кто вы?!

– Не бойся, я его брат, – огромных размеров мужик, держащий ее кисти в своих громадных, как грелки, ладонях, смотрел на нее с жалостью и сожалением. – Я хочу тебе помочь вернуться домой. Идти сможешь?

– Да, да, конечно. Только я…

Тут только до нее дошло, что она лежит перед ним совершенно голая, и все, что ее прикрывает, – это тонкая простынка, которая сползла, когда она пыталась высвободиться из пут.

– Я голая!!! – просипела она и снова расплакалась. – Боже, как стыдно!!!

– Где твоя одежда? – великан отвернул голову, чтобы не засмущать ее до обморока.

– Я не знаю! Кажется… Кажется, он ее выбросил.

– Ладно…

Он встал с кровати, стащил с себя громадную шуршащую теплую куртку. Несколько раз покатал Веру по кровати, пеленая ее простыней, потом закутал в куртку, подхватил на руки и пошел с ней прочь из дома.