Убравшись с «места преступления» быстро, но с таким видом, будто бы не совершали хулиганств и вовсе даже ничего не опасаемся, мы с Валькой незаметно оказались у Петровичева домика. Старик ругался со своею старухой: вернее, она бранила его на чем свет стоит, а Петрович все это выслушивал. Ссора происходила внутри избушки, но слышно все было, наверно, участка за три. Старуха вопила, что Петрович испортил ей жизнь, что пропил последние остатки серого вещества, построил самый убогий домишко в поселке, не смог заработать на нормальную пенсию и вместо сорняков вырвал целую грядку морковки. Время от времени Петровичу удавалось вставлять в монолог жены разные нечленораздельные звуки, но даже ежику было понятно, что обстоятельства складываются не в его пользу.
Ввиду бесконечной подозрительности нашего лысого соседа и его боязни грабежа на калитке, у который мы стояли, была надпись:
Неожиданно нам с Валькой стало жаль этого деда. До того сильно, что мы решили простить его за вчерашнее и выкопать мышь из песка, тем более что нас разбирало любопытство – как она там?
Выяснилось, что не очень. Мышь смотрелась и пахла довольно противно. Обнаружили мы ее далеко не сразу: куча песка, украшенная табличкой
– Мы зато морковку не выдергиваем! – гордо ответила Валентина.
Пока обескураженный старикан соображал, что ей ответить, я по-быстрому закидала мышь песком, после чего мы ушли с высоко поднятыми головами. Раз Петрович отказывался исправляться, ни о каком помиловании для него не могло быть и речи.
На углу нам встретилась взволнованная Елкина:
– Ой, девочки, вы Васеньку не видели?
Конечно, мы заверили соседку, что вообще не представляем, где он бродит.
Место жары заступила ночная прохлада. Трещали сверчки. Пахло дымом и жженой резиной: садоводы затопили печи, и кто-то, как всегда, бросил в свою не то, что следовало. Цветы уже закрылись. Пчелы и бабочки отправились на боковую, зато орды комаров вышли из укрытий на охоту. Вечно голые коричневые спины садоводов спрятались под телогрейками. Приветливо светящиеся окна домиков наводили на мысли о вареной картошке, рыбных консервах, мытье ног и вечернем Петросяне по черно-белому телевизору, который в городе и поставить некуда, а выбрасывать не хочется. Небо, не замутненное городскими выхлопами, являло собой настоящий астрономический атлас. Огоньки сигарет пацанов, заседавших на бревнах, перекликались со звездами.
В 11 вечера я, как и было условлено, пришла к Валькиному участку и ужасно удивилась, что подруги еще нет. Весь сегодняшний день она только и говорила о том, как здорово мы развлечемся, наблюдая за свиданием Макса, думавшего, что его пригласила я, и Катьки, надеявшейся встретить на опушке Дэна.
– Валька! – крикнула я. – Валька-а-а-а!
Чердачное окно отворилось, и я различила в проеме Валькину физиономию.
– Надюха, ничего не получается, – сказала мне подруга. – Я наказана.
– За что это еще? – спросила я.
Разве последнее время мы сделали хоть что-нибудь нехорошее?
– За Ваську. Бабушка узнала, что это мы посадили его на цепь, поэтому теперь меня не выпускают гулять! Представляешь?
– Возмутительно!
Нет, я не понимаю этих взрослых! Сегодня, когда Елкина обнаружила своего драгоценного «сыночка» на цепи, она подняла такой визг, что весь сад катался со смеху. Если 5 минут веселья действительно равняются стакану сметаны, то мы, пожалуй, сэкономили цистерну этого продукта. За такое медаль надо дать, а не наказывать!
– А как же со свиданием, Валюха?
– Не могу. Иди одна!
Одна? Но я боюсь… Да и вообще…
– Валька, я не могу одна! Если ты не пойдешь, то и я не пойду тоже!
– Что за глупости?! Зачем мы тогда все устраивали? Чтобы Катька с Максом приятно провели время? Ты должна идти, Надя! Все увидеть, а потом рассказать мне!
– Но, Валька…
– Подруга ты или нет, в конце концов? Живо дуй в лес, иначе все кончится без тебя!