Свидание со смертью. Рождество Эркюля Пуаро. Убить легко. Десять негритят

— Конечно, вы должны принять его предложение, — сказала она.

Пилар стояла посреди музыкальной гостиной. Она напряженно выпрямилась, взгляд метался по сторонам, словно у зверька, учуявшего опасность.

— Как бы мне хотелось уехать отсюда, — сказала она.

— Не тебе одной, — вполголоса отозвался Стивен Фарр. — Только нас отсюда не выпустят, моя дорогая.

— Кто? Полиция?

— Да.

— Это очень нехорошо — иметь дело с полицией, — важно заявила Пилар. — Приличным людям совсем ни к чему попадать в подобные истории.

— Ты имеешь в виду себя? — пряча улыбку, спросил Стивен.

— Нет, — ответила Пилар, — я говорю про Альфреда и Лидию, про Дэвида, Джорджа, Хильду да и, пожалуй, про Магдалину тоже.

Стивен достал сигарету и принялся сосредоточенно ее раскуривать. Затем спросил:

— А почему такое исключение?

— Какое еще исключение?

— Почему ты не назвала среди прочих Гарри? — спросил он.

Пилар рассмеялась. У нее были очень ровные и очень белые зубы.

— Гарри совсем другой! По-моему, он как раз знает, что значит иметь дело с полицией.

— Возможно, ты и права. Он, пожалуй, слишком колоритная фигура, чтобы вписаться в эту семейку. — И вдруг спросил: — Тебе нравятся твои английские родственники, Пилар?

— Они добрые… Они все очень добрые, — неуверенно произнесла Пилар. — Но мало смеются. Они какие-то невеселые.

— В доме ведь только что произошло убийство, моя дорогая!

— Ах да, — довольно вяло спохватилась Пилар.

— Убийство, — наставительно продолжил Стивен, — вовсе не такое обыденное происшествие, как ты, по своему легкомыслию, полагаешь. В Англии к убийству относятся гораздо серьезнее, чем в Испании.

— Ты надо мной смеешься… — обиделась Пилар.

— Вовсе нет, — ответил Стивен. — Мне совсем не до смеха.

— Потому что ты тоже хочешь уехать отсюда? — посмотрев на него, спросила Пилар.

— Да.

— А этот высокий красивый полицейский тебя не выпускает?

— Я его не спрашивал. Но если бы спросил, он наверняка бы мне отказал. Знаешь, Пилар, мне следует держать ухо востро и быть очень-очень осторожным.

— Это утомительно, — кивнула Пилар.

— Не то слово, моя дорогая. Еще этот ненормальный бельгиец… рыщет по всему дому. Не знаю, будет ли от него толк, но мне он действует на нервы.

Пилар нахмурилась.

— Мой дед был очень-очень богатым, верно?

— Весьма вероятно.

— И кому теперь перейдут его деньги? Альфреду и остальным?

— Смотря что написано в завещании.

— Может, он и мне оставил что-нибудь, — мечтательно заметила Пилар. — Боюсь только, он этого не сделал.

— Не беспокойся, — утешил ее Стивен. — В конце концов, ты — член семьи. Здесь твой дом. Они должны о тебе позаботиться.

— Надо же — мой дом, — вздохнула Пилар. — Все это очень забавно. И одновременно совсем не забавно.

— Прекрасно тебя понимаю… чего уж тут забавного.

Пилар снова вздохнула и, подумав, спросила:

— Как ты думаешь, можно завести граммофон и потанцевать?

— По-моему, нельзя, — неуверенно ответил Стивен. — Не забудь, бессердечная испанка, что в доме траур.

Пилар широко распахнула глаза.

— Но я вовсе не испытываю грусти, — возразила она. — Потому что плохо знала деда… Вообще-то мне нравилось с ним разговаривать, но это совсем не значит, что я должна лить слезы и убиваться из-за того, что он умер. Я не хочу притворяться.

— Нет, ты прелесть!

Пилар предприняла еще одну попытку уговорить его:

— Мы можем засунуть в граммофон какие-нибудь чулки или перчатки, и тогда нас никто не услышит.

— В таком случае пойдем, искусительница.

Пилар радостно засмеялась и, выбежав из комнаты, помчалась к танцевальному залу в дальнем конце дома.

Однако, добежав до галереи, которая вела к выходу в сад, она замерла на месте. Нагнавший ее Стивен тоже остановился.

Эркюль Пуаро, сняв со стены один из портретов, с интересом изучал его, повернув к свету, падавшему со стороны террасы. Он поднял глаза и увидел их.

— Ага! — сказал он. — Вы появились здесь весьма кстати.

— Что вы делаете? — спросила Пилар, подойдя к нему.

— Разглядываю нечто очень интересное — лицо Симеона Ли в пору его молодости.

— О, значит, это мой дед?

— Да, мадемуазель.

Она уставилась на писанный маслом портрет.

— Как он изменился… Как изменился… Он был такой старый и весь в морщинах! А здесь он похож на Гарри. Лет десять назад Гарри, наверное, был таким же.

— Вы правы, мадемуазель, — кивнул Пуаро, — Гарри Ли — вылитый Симеон Ли в молодости. А вот здесь, — он повел ее по галерее, — портрет вашей бабушки. У нее чуть продолговатое кроткое лицо, светлые волосы и добрые голубые глаза.

— Как у Дэвида, — сказала Пилар.

— И у Альфреда тоже, — добавил Стивен.

— Наследственность — весьма интересная штука, — заметил Пуаро. — У мистера Ли и его жены не было ни малейшего сходства. Почти все дети, родившиеся в этом браке, похожи на мать. Взгляните-ка сюда, мадемуазель.

Он указал ей на портрет девушки лет девятнадцати с золотистыми, струящимися по плечам волосами и огромными смеющимися голубыми глазами. Она тоже была похожа на мать — такая же светленькая и белокожая, но, однако, в ней чувствовались энергия и жизнерадостность, каких никогда не знали кроткие голубые глаза и безмятежные черты лица покойной миссис Ли.