Свидание со смертью. Рождество Эркюля Пуаро. Убить легко. Десять негритят

Еще в юности я понял, сколь противоречива моя натура. Прежде всего скажу, что романтика пленяла меня всю жизнь. Романтический прием приключенческих романов, которыми я зачитывался в детстве: важный документ бросают в море, предварительно запечатав его в бутылку, неизменно сохранял для меня очарование. Сохраняет он его и сейчас — вот почему я и решил написать исповедь, запечатать ее в бутылку и доверить волнам. Один шанс из ста, что мою исповедь найдут, и тогда (возможно, я напрасно льщу себя такой надеждой) доселе не разрешенная тайна Негритянского острова будет раскрыта.

Но не только романтика пленяла меня. Я упивался, наблюдая гибель живых существ, наслаждался, убивая их. Мне нравилось истреблять садовых вредителей… Жажда убийств была ведома мне с детских лет. Вместе с ней во мне жило глубоко противоположное, но мощное стремление к справедливости. Одна мысль о том, что по моей вине может погибнуть не только невинный человек, но даже животное, преисполняла меня ужасом. Я всегда жаждал торжества справедливости.

Я думаю, что это объяснит человеку, разбирающемуся в психологии, во всяком случае, почему я решил стать юристом — при моем складе характера это был закономерный выбор. Профессия юриста отвечала чуть не всем моим стремлениям.

Преступление и наказание всегда привлекали меня. Я с неизменным интересом читаю всевозможные детективы и криминальные романы. Я нередко изобретал сложнейшие способы убийства — просто чтобы провести время.

Когда наконец я стал судьей, развилась и еще одна черта моего характера, до сих пор таившаяся под спудом. Мне доставляло неизъяснимое наслаждение наблюдать, как жалкий преступник уже на скамье подсудимых пытается уйти от наказания, но чувствует, что отмщение близится, что оно неотвратимо. Однако учтите: вид невинного на скамье подсудимых не доставлял мне удовольствия. Два раза, если не больше, когда мне казалось, что обвиняемый невиновен, я прекращал дело: мне удавалось доказать присяжным, что тут нет состава преступления. Однако благодаря распорядительности полицейских большинство обвиняемых, привлекаемых по делам об убийстве, были действительно виновны.

Так обстояло дело и в случае с Эдвардом Ситоном. Правда, его внешность и манеры производили обманчивое впечатление и ему удалось расположить к себе присяжных. Однако улики, пусть и не слишком впечатляющие, зато несомненные, и мой судейский опыт убедили меня, что он совершил преступление, в котором его обвиняли, а именно: убил пожилую женщину, злоупотребив ее доверием.