Свидание в Санкт-Петербурге

Карьеру Яков Бурин сделал себе сам, то есть если у него и были радетели, то отнюдь не из родственников. В регенстве Анны Леопольдовны был он на хорошем счету и будущее имел вполне ясное, поскольку грелся у Брауншвейгской фамилии и всей ее грибницы. И вдруг все разом изменилось. На трон взошла Елизавета, Брауншвейгское семейство было сослано в Ригу, затем в Холмогоры, сразу все горизонты Бурина затянуло мглой, надежд на будущее не стало никаких.

И не потому, что Россия не нуждалась в его службе, ей как всегда необходимы были энергичные люди (нужны-то нужны, только не всегда ценила их по достоинству горькая моя Родина). Беда Бурина в том, что главную ставку в жизни он делал на немцев. Он и дружбу с ними водил и благодеяния из их рук получал, и, что главное, преданно любил и уважал все курляндское, голштинское, прусское, одним словом — не отеческое. Тут и уважение к образу жизни, и к одежде, и к чистоте, и к умеренному пьянству — сам он не любил и боялся пьяниц. Эта любовь к иноземщине не им придумана. На всю жизнь поразила царя Петра немецкая слобода. Уж как ему хотелось, чтобы и в России улицы были чисты и шпалерные розы цвели в палисадах. Но если людей кнутом с утра до вечера полосовать, подгоняя их к своему счастию, розы в палисадах не вырастут. И еще помнить надо, что половина нашего отечества занята вечной мерзлотой, на полгода вся страна засыпана снегом, а за ним — то весенняя распутица, то осенние хляби.

С приходом к власти Елизаветы настала мода всех немцев ненавидеть. Это наша российская особенность — шарахаться из одной крайности в другую. То учились у немцев, набирались европейской премудрости, и много достойных людей с нерусскими именами составили славу России, а то вдруг стали сажать их в крепость, устраивать мнимые казни, а потом расселять по необозримым просторам Сибири. И каждый раз — та государыня, которая сейчас правит, во всем права, а все прочие до нее суть ошибка, обман. Забыть, выбелить при Елизавете Петровне, государыне мягкой и неглупой, все связанное с правлением Анны Леопольдовны старались не только из книг и календарей, но и из памяти народной.

Вот здесь и попал Бурин в разряд «праздношатающихся». Более того, угодил в крепость, в которой, однако, не задержался надолго, поскольку «заложил» со зла всех прежних благодетелей. Обретя свободу, он, как в омут, бросился в новую жизнь, главными составляющими которой стали интриги, карты и драки.

Дружба с графом Антоном возникла почти случайно. Они не служили вместе. Бурин был на семь лет старше Бестужева. Они очень разнились и по достатку. Граф Антон по смерти отца становился одним из самых богатых людей в России, а Бурин жил на офицерское жалованье, кабы не карты, коня приличного не купишь. Познакомились они в гостиной у иностранного вельможи и, как говорится, сразу сошлись. Знакомство их случилось еще до женитьбы графа Антона и ознаменовалось тем, что Бурин привез в стельку пьяного графа на убогую свою квартиру и до утра приводил в чувство. Ехать домой Бестужев отказался категорически: папенька назиданиями изведет. Никому другому Бурин не оказал бы подобной услуги, но здесь — сын канцлера, и этим все сказано.

Мы забыли сказать, что у Бурина была сестра. Проживала она на руках у бездетной тетки, не очень богатой, но состоятельной. Скончавшись, тетка оставила несовершеннолетней племяннице вполне приличную сумму денег и кое-какие драгоценности. Брат был назначен опекуном сестры, примерной девицы, ни плохой, ни хорошей. Нельзя сказать, чтоб он ее любил, но считал себя, однако, обязанным устроить ее судьбу. Благими намерениями, как известно, мостят дорогу в ад. Бурин и опомниться не успел, как спустил скромное состояние сестры. Драгоценности ее тоже оказались заложенными. Тут и жених, как на грех, сыскался, а где взять приданое? Даже выкупить драгоценности не представлялось возможным. Ростовщик умер, а шустрый его наследник немедленно укатил за границу.

Драгоценный убор, главное богатство сестры, можно заказать, но где взять денег на уплату? Граф Антон, хоть и клялся Бурину в вечной дружбе, ссудить нужную сумму не мог. Он сам был в долгах, как в шелках, и требовал у Бурина самого горячего участия в своих крайне запутанных делах. Будучи в Вене по случаю рождения эрц-герцога Леопольда, Бестужев-младший занял под векселя большую сумму денег. Занять было тем более легко, что некий Гольденберг, то ли купец, то ли ростовщик из именитых, предлагал любую сумму на весьма выгодных условиях. Вена далеко, обеспечением служил большой пост отца. Граф Антон и думать забыл об этих деньгах. Появление Гольденберга в Петербурге собственной персоной было воистину громом среди ясного неба.

Встретились, поговорили… Разговор был вежливым, кратким и крайне неприятным. Гольденберг говорил об огромном уважении, которое он испытывает к фамилии Бестужевых, намекал, что может повременить с предъявлением векселей, если граф Антон окажет ему некоторые услуги. Словом, никаких точек над i поставлено не было, уговорились только о второй встрече.