Свиданий не будет

Одиночество и устремленность к цели погружают странника в философическое состояние. Господин адвокат с готовностью дал себе достаточно времени, чтобы размыслить и о собственной судьбе, и о судьбах тех людей, которые оказались заверчены в эту историю.

Поездка исчерпала себя.

То, что можно было собрать, было собрано, а сказать, что Вялин стал нервничать, – означало ничего не сказать, поскольку ежедневные смерти уже не только превращали его криминальное досье в безысходное, они заставляли Гордеева задуматься над своим участием в булавинских событиях последней недели.

Возникал горький парадокс этого, как его назвал философ, противостояния злу силою: не он фабриковал обвинения, не он арестовывал Новицкого, а затем Андреева, не он передавал Живейнову компромат на Вялина, не он выбирал в подручные киллеру щуплого Меркушку и так далее и так далее. Но именно его появление в Булавинске стронуло гору с места, и она, эта гора, оказалась сметающим все на своем пути оползнем, бедоносной силой, среди последствий от движения которой фингал вокруг Володиного глаза был самым невинным происшествием…

Гордеев прекрасно помнил все постулаты о причинно-следственной связи, все эти «одно после другого», однако их логическая стройность рассыпалась лишь при намеке на воспоминание о погибших – не только о Павле Живейнове, но и о смутном Георгии Николаеве, даже о мелкой шушере – Меркушке, за каким-то чертом избравшем себе эту экзотическую профессию, как видно востребованную временем, – «ассистент киллера»…

То, что Николай Новицкий не сообщил конкретный московский адрес хранителя кассеты или хотя бы не намекнул на него, свидетельствовало, скорее всего, об отсутствии копий откровений киллера и боязни, что кассета пропадет безвозвратно. Но, возможно, он попросту не знал, что Инга исчезла, и полагает, что она может эту кассету передать… Впрочем, здесь оставалось много неясного, и Гордеев уже раздумывал над тем, не запустить ли в прессу сообщение, аккуратно намекающее хранителю кассеты, что неплохо было бы представить ее для ознакомления соответствующим инстанциям.

Сделав крюк по лесу, чтобы обойти пост ГАИ, располагавшийся при въезде в город, Гордеев оказался среди бараков и ветшающих домов Собачьей слободки. Печальная окраина, к счастью, имела несколько форпостов культуры и, в частности, школу. Конечно, вид у Юрия Петровича был не самый свежий, но все-таки для лета не очень подозрительный.

Поздоровавшись со сторожихой, сидевшей у входа и ловившей последние лучи июньского солнца, господин адвокат поинтересовался, откуда может позвонить в Москву.

Оказалось, что в вечернее время Собачья слободка такие услуги не предоставляла. Однако, немедленно сочинив доходчивую историю с неожиданно сломавшейся поблизости от школы машиной, с необходимостью немедленно позвонить в Москву на службу, откуда вот-вот может уйти нужный позарез человек, и, главное, показав свое адвокатское удостоверение, Гордеев получил от сторожихи разрешение пройти в учительскую и попытаться позвонить оттуда.

Здесь завершали приготовления к завтрашнему выпускному вечеру три учительницы… После недолгих переговоров разрешение было получено – господин адвокат числил среди главнейших качеств юридической профессии умение очаровывать женщин и постоянно проверял этот пункт своей профессиональной пригодности.

Разговор с Турецким был недолгим, но вполне содержательным. Александр Борисович полагал, что происшедшего в Булавинске за последнюю неделю вполне достаточно для того, чтобы ставить вопрос перед Меркуловым о создании следственной бригады Генеральной прокуратуры по Булавинску. Пантелеев уже передал ему по факсу копии всех документов из конверта, переданного Живейнову. И хотя это всего лишь копии копий, при взгляде на них наворачиваются не слезы на глаза, а вопросы к Вялину – и очень неприятные вопросы.

Гордеев сказал, что он сделает последнюю попытку получить свидание с Андреевым или Новицким, после чего вылетит в Москву.

Были, правда, затруднения и с печатью. Вадим Райский, которому Гордеев тоже позвонил, рассказал, что, как и предполагала Ирина Федосеева, начальство устроило ей взбучку за раскручивание булавинской темы. При этом главный редактор, что можно было понять, исходил не из защиты интересов Вялина или его высоких покровителей, а попросту не хотел лезть в очередную криминальную историю, которая не давала ему каких-либо дивидендов. Вместе с тем, конечно, тема уже была заявлена, и другие издания и информационные агентства, которым надо было раскручиваться, проявляли к ней ежедневный интерес. «Так что не удивляйся, если там у вас появятся шустрые московские репортеры», – усмехнулся Райский. Правда, при этом он не мог не заметить, что к вялинскому правлению стали присматриваться и политические силы, которым эти края виделись очень сытным пирогом.

«Но об этом мы поговорим при встрече», – заключил Вадим.

Наконец, Юрий Петрович сообщил, что он через час-полтора будет в гостинице, и просил сделать ему в номер несколько контрольных звонков – и сегодня в полночь, и завтра пораньше…