Свидетель

– Сара… Сара была чудесная. Не в том смысле, как эти. – Она взглянула на фотографию модели. – Чудесная внутренне. В ее глазах было что-то такое… Я бы назвала это безмятежностью, полной, совершенной невозмутимостью. Мне иногда казалось, что она обрела абсолютный покой, отыскала именно то, к чему стремилась, чего хотела, тогда как остальные, словно слепые котята, все еще шарили вокруг в поисках утерянного сокровища. Не думаю, что Сара родилась такой. Она пришла к этому сама. В колледже мы обе чувствовали себя не очень уверенно, и брак определенно не помог нам обеим. Мне развод дался очень тяжело, а вот Сара только окрепла и закалилась. Она стала больше заботиться о себе. И забеременела тогда, когда захотела. Понимаешь, у ее ребенка не было отца – только пробирка. Анонимный донор. Сара любила повторять, что первоначальная семья состояла не из родителей и ребенка, а только из матери и ребенка. Мне всегда казалось, что для такого шага требуется большая смелость. Сара была намного смелее меня… – Она прокашлялась. – В общем, Сара особенная. Такие люди есть.

– Да, – согласился Виктор. – Такие люди есть.

Кэти взглянула на него. Он смотрел в стену, и в его глазах, казалось, собралась вся печаль мира. Откуда эта грусть? Что прорезало эти морщины на его лицо? И как их разгладить? Бывают ведь потери, с которыми невозможно смириться, и раны, которые никогда не заживают.

– Какой была твоя жена? – мягко спросила она.

Он ответил не сразу, и Кэти успела подумать, что, пожалуй, зря задала вопрос и всколыхнула тяжелые воспоминания.

– Она была добрая, – заговорил после паузы Виктор. – Такой я буду помнить ее всегда. —

Он посмотрел на Кэти, и она вдруг поняла, что видела в его глазах не печаль, а смирение.

– Как ее звали?

– Лили. Лили Доринда Кэссиди. Такое вот длинное имя. А сама она была маленькая и хрупкая. Чуть больше пяти футов и едва тянула на девяносто фунтов. – Он улыбнулся. – Мне иногда даже страшно за нее становилось. Особенно к концу, когда Лили сильно похудела. Остались только глаза – большие, карие.

– Она ведь умерла молодой, да?

– На тридцать восьмом году. Такая несправедливость. Лили не курила, почти не притрагивалась к вину. Даже мяса не ела. Когда ей уже поставили диагноз, мы попытались выяснить, что же стало причиной. А потом вспомнили одно обстоятельство. Лили выросла в небольшом городке в Массачусетсе. Неподалеку от атомной электростанции.

– Думаешь, причина в ней?

– В таких делах полной уверенности не бывает. Но мы навели справки и выяснили, что в районе отмечено не менее двадцати случаев лейкемии. Расследование провели только через четыре года, после подачи коллективного иска. И выяснилось, что нарушения в системе безопасности начались едва ли не с открытия станции.

Кэти недоверчиво покачала головой.

– И все эти годы им разрешали работать?

– Никто ничего не знал. О нарушениях умалчивали, информацию скрывали даже от контролирующих органов. В общем, всех держали в неведении.

– Но ведь станцию все же закрыли, да?

Он кивнул:

– Не могу сказать, что испытал облегчение, когда ее закрыли. Лили к тому времени уже умерла. И все семьи, в которых были больные, так устали от борьбы. Но хотя иногда казалось, что мы бьемся головой о стену, все понимали – нужно что-то делать. И кто-то должен это делать. Ради других, чтобы такое не повторилось. – Он поднял голову, посмотрел на бьющие светом лампы. – И что же? Я опять бьюсь головой о стену. Только теперь ощущение такое, будто это Великая Китайская стена. И на кону две жизни – твоя и моя.

Взгляды встретились. Виктор протянул руку и ласково провел ладонью по ее щеке. Кэти взяла его руку и прижала к губам. Он мягко потянул ее к себе. Короткий, осторожный поцелуй лишь разбудил желание.

– Мне очень жаль, что ты оказалась замешанной во все это, – прошептал Виктор. – Ты, Сара и те две женщины, две другие Кэти Уивер. Вы все пострадали из-за меня.

– Не из-за тебя, Виктор. Ты ни в чем не виноват. Ты сражаешься с мельницей. Огромной, опасной мельницей. Другой на твоем месте уже бросил бы копье и бежал. А ты не сдаешься.

– Так ведь выбирать-то особенно и не приходилось.

– И все же ты выбрал то, что выбрал. Ты мог бы просто уйти после смерти друга. Отвернуться, закрыть глаза на то, что творится в «Виратеке». Джек бы так и поступил.

– Я не Джек. Есть вещи, от которых нельзя отступиться. Я всегда буду думать о Лили. О тысячах людей, которые могут пострадать от нового оружия.

Он снова упомянул умершую жену, и Кэти почувствовала, что между ними словно встал непреодолимый барьер – тень Лили, незнакомой, но как будто присутствовавшей невидимо здесь. Она отстранилась.

– Ты действительно думаешь, что пострадать могут тысячи?

– Так считал Джерри. Последствия предсказать невозможно. Мир еще не видел полномасштабной биологической войны. Хотелось бы думать, что у нас все же хватит ума не заиграться и не допустить самоуничтожения. И все же, когда вспоминаешь, что натворили люди за последние годы, становится страшно.

– Неужели вирусное оружие настолько опасно?