Свидетель

А первая неделя была ужасна. Тяжелая рана, крити­ческая потеря крови, осложнения, скачки температуры… Увидя друга на следующий день после несчастья (Скопина вызвали на совещание, Знаменский оставил для него рапорт-прошение и умчался в Еловск), Пал Палыч по-настоящему уразумел и перестрадал смысл слов «жизнь висит на волоске».

Полтора суток провел Знаменский в больнице, и четыре раза при нем волосок истончался до паутинки. Врачи изъяснялись похоронным шепотом. Медицинские сестры передвигались на цыпочках, спрашивали в дверях: «Еще дышит?», «Еще жив?». И это «еще» вползало в уши угрожающим змеиным шипом.

Скопин достал Пал Палыча междугородным теле­фонным звонком, обстоятельно расспросил, выяснил, что дефицитных лекарств не требуется, что Томин под капельницей без сознания, а Знаменский просто мучает­ся у его одра или в коридоре.

– В таком случае попрошу вас вернуться, у меня запасных игроков нет.

– Я жду, что приедет мать, Вадим Александрович!

– Матери даже не сообщили.

– Почему?!

– Гриппует. Ее все равно не допустят к раненому. Но Кибрит обещали короткий отпуск за свой счет. И род­ственники в Киеве извещены. Жду вас.

Пал Палыч стиснул зубы и пошел к Томину про­щаться.

– Саша, держись! – заклинательно произнес он над землистым лицом. – Не сдавайся. Ты никогда не сдавался. Скоро Зиночка приедет. Ты всем нужен. Ты на этом свете очень нужен!

Тут подняла голову женщина в белом халате и ша­почке, сидевшая возле кровати… и Пал Палыч узнал Багрову. Только сейчас он сообразил, что она постоян­но находилась здесь и держала Томина за руку. Знамен­ский принимал ее за сестру, которая следит за пуль­сом, хотя мог бы догадаться, что этой цели служат точные медицинские приборы, установленные и в но­гах и в изголовье.

– Здравствуйте, – тихонько проронила Багрова.

– Здравствуйте, – так же ответил Пал Палыч, как-то сразу все про нее поняв. – Совсем не отходите?

Она застенчиво улыбнулась.

– Говорят, ему без меня хуже.

– Просто держите за руку?

– Нет… я с ним разговариваю. Иногда шепчу на ухо. Стихи читаю… По-моему, он любит сказки – судя по кардиограмме…

– Считаете, слышит? Без сознания?

– Есть еще подсознание. Вы ведь тоже ему говорили…

– Он выживет! – пообещал ей Пал Палыч.

– Ну конечно! – твердо обнадежила она Знамен­ского.

И тот уехал с отрадным ощущением, что не бросает друга одного…

Теперь Томин долечивался в госпитале, и тут бразды правления забрала Тамара Георгиевна. Задним числом потрясенная случившимся, она готова была бы хоть год держать сына в госпитальных стенах и преувеличивала болезненность его состояния. Томин, естественно, рвался на волю. И на работу.

Врачи занимали среднюю позицию, и пациенту пред­писывалось дважды в день отдыхать в постели, ходить неторопливо и не волноваться.

Перед визитом друзей он как раз «отдыхал», а Тамара Георгиевна читала ему письмо:

– «У нас в Киеве все цветет. Скорей поправляйся и приезжай. Мы тебя крепко обнимаем и целуем. Дядя Петр, Лиза, Соня и Андрей. А Татуся нарисовала для тебя цветочек».

Томин полюбовался детским творчеством.

– Прелестный цветочек. Только… какая это Татуся?

– Боже, что за человек! Родную племянницу не по­мнит! Лизина дочка.

– Да? И сколько ей?

– Уже четыре года.

– А-а, ну успеем познакомиться.

– Уж ты успеешь! К свадьбе ее ты успеешь! Который год не был на родине!

Она прервала свои сетования лишь с появлением Знаменского и Кибрит. Последняя вручила болящему бу­кетик первоцветов.

Томин уткнул в них нос – аромата цветочки не име­ли, но обдавали свежестью. Тамара Георгиевна отправи­лась налить воды в вазочку.

– Она меня сгноит на этой койке! – пожаловался Томин. – Все бока отлежал. Ну садитесь же, рассказывай­те, как там без меня.

– Пропадаем, Саша.

– Ладно, скажите спасибо, что выкарабкался.

– Громадное спасибо, Шурик! Кстати, твой коллега из ОБХСС удрал в экономический институт, в аспи­рантуру.

– Миша Токарев? Ай-я-яй. Вот вам и запасное «То». Надеюсь, теперь вы поняли разницу между «То-карев» и «То-мин»?

– Еще бы! Ждем не дождемся, когда вступишь в строй действующих гигантов.

– Через недельку выйду железно.

– Выйдешь, когда выпишут. – Тамара Георгиевна поставила на тумбочку цветы.

– Ну разумеется, разумеется… Мамуля, дай нам не­много пообщаться.

Та неохотно подчинилась.

– Зина, последите, чтобы он не делал резких движе­ний. И категорически – ничем не волновать. Скоро тебе на процедуру, пойду проверю, все ли в порядке.

Ушла. Пал Палыч посочувствовал:

– Тамара Георгиевна правит железной рукой.

– И не говори! Ее даже главврач боится. Ну, расска­зывайте, рассказывайте!

Тамара Георгиевна на секунду приоткрыла дверь:

– Когда зазвонит будильник, одну таблетку синень­кую, одну желтенькую.

– Мать с Колькой шлют тебе привет. Вот такущей величины, еле донес.

– Мои тоже, Шурик.

– И Петровка, 38, в полном составе.

– Приветы – хорошо, а новости лучше.

– Из новостей есть одна, которая касается Зиночки. В УБХСС пришел начальником отдела один полковник…

Зазвонил будильник. Кибрит вытряхнула из пузырь­ков таблетки.

– Запьешь?

– Я насобачился глотать их так. И как полковник касается Зинаиды?