Свидетель

Когда он забрался туда, поскользнувшись на подножке, из кузова вылез следующий. Система охраны была продумана великолепно. Руки солдат лежали на автоматах, и их косо срезанные стволы внимательно прослеживали перемещение людей внутри живого коридора. Да и куда здесь убежишь, всё вокруг открыто.

В двери кузова возник высокий, наголо стриженый парень в зелёном армейском ватнике. Он подогнул под себя одну ногу, опустил другую и обвёл окружающее пространство взглядом, встретившись глазами с Лёней. Столько было в этом взгляде тоски, столько ненависти к людям с автоматами наизготовку, ко всему миру и к нему, Лёне, к его роскошному белому свитеру и зачарованной физиономии! Лёню как ударило.

Вдруг обложные тучи чуть распахнулись, и из них выглянул маленький чахоточный лучик солнца, весь какой-то недоделанный, неуместный в этом промозглом утре, вообще в этой северной погоде. Парень поднял голову вверх, и, это заметил Лёня, туда же посмотрел ближний охранник.

Тут произошло невероятное. Распрямив поджатую под себя ногу, парень в армейском ватнике оттолкнулся от подножки и в полёте сбил с ног охранника. Грамотно управляя своим, чувствовалось, тренированным телом, он приземлился и бросился бежать.

«Куда?!.» — с ужасом подумал Лёня.

Бежать было некуда.

Но зелёный ватник прыгал по шпалам, отрицая охрану, грузовики, весь мир и северную погоду. Это было нарушением всех законов природы, чем-то совершенно нереальным, и Лёня оторопело глядел ему вслед. Внезапно границы предметов сместились, и вот Лёня сам, продолжая стоять у вагона, уже бежал под дулами автоматов. Время остановилось. Ватник медленно, мучительно медленно перемещался между путей, освещённый бледно-жёлтым светом.

И тут, как необходимая составляющая, как спасительница постоянства и гармонии мира, в тишину ворвалась автоматная очередь.

Парень сделал ещё два шага, но спина его уже заваливалась назад, руки взмахнули, и он рухнул. Не попасть было невозможно.

Солдаты остались на своих местах. Офицер с кем-то медленно пошёл к телу. Бумаги загибались в его отставленной руке. Тучи стянулись, и солнечный луч исчез.

А Лёня почувствовал рывок поезда и машинально поднялся на подножку. Набирали ход — надо было нагонять.

Когда лил дождь (Сидоров)

Автобус останавливается. Пассажиры толпятся в проходе. Непонятно, почему они толпятся. Ведь всё, приехали. Не то дело — в Грузии. В тихой, мирной Грузии, где тепло и сытно. А в России сейчас голодно. Там никто не спрашивает, например: «Вы на следующей сойдёте?» Там идут по салону и прощаются с попутчиками, как с родными перед долгой разлукой.

Автобус стоит, все прощаются.

Хорошо. В Грузии хорошо. Я оттуда приехал.

Ещё хорошо дома.

Поэтому-то я и приехал оттуда.

Пассажиров, впрочем, можно понять. Всем им хочется поскорее вбежать в квартиру, бросить поклажу и устремиться. Ну, скажем, в ванную, где хорошо. Греешься, тыкаешься носом в колени, поднимая волну. Я по общежитиям жил, а там всё душ. Особенно не погреешься.

Я достаю рюкзак и иду по пустому автобусу. Когда я спрыгиваю с подножки, площадь уже пуста. Все люди уже вбежали, прячась от дождя, в метро, с проклятиями стукаясь о стеклянные двери.

Я подхожу к телефонной будке.

Дождь льёт как из ведра, а в будке сухо.

Многие знают это свойство телефонных будок и пользуются им. Иногда даже трудно звонить. Приходится выковыривать оттуда беззонтичных граждан и любителей целоваться. Целоваться на людях — это непорядок. Но я всё понимаю, не такой уж я тупой. Я любой телефон починить могу.

И вот теперь я очень аккуратно набираю номер.

— Добрый день, — говорю я.

Она меня узнаёт.

— Я бы тебя очень хотел увидеть, — опять говорю я.

И дальше молчу. Ещё бы! Чего тут сказать. Я бы столько всего сказал. Но лучше это приберечь.

— А что, если прямо сейчас? — снова говорю я и снова молчу. Я вовсе не такой тупой, просто — что тут говорить. А вот некоторые думают, что я тупой. Нет, не тупой.

— А что привезти? — спрашиваю, потому что догадливый и знаю — нужно что-нибудь привезти.

Тут уже она задумывается и наконец говорит:

— Ну-у, купи молока… Пакета два.

По дороге я покупаю молоко. Немного болит голова, наверное — от дождя. С детства у меня болит голова. Мальчишки часто говорили, что меня мама уронила на пол. А меня никто на пол не ронял. Просто я медленно думаю, и у меня часто болит голова. Вот в Грузии она у меня почти не болела. Московский воздух сегодня состоит из воды и пыли. «С неба капает вода, кап-кап…» — напеваю я.

Кассирша тупо смотрит на меня и роняет металлический рубль сдачи на дно своей клетки. Железный Ленин на этом рубле взмахивает руками и падает вниз. Рыча, кассирша скрывается из глаз и ворочается там, в глубине, пока я, не оборачиваясь, выхожу из магазина.

Конечно, три пакета гораздо лучше, чем два. Много — не мало. Одно дело — привезти человеку два пакета молока, а другое, совсем другое — три. По-моему, это должно расположить всякого. Ты просил два, а тебе три принесли. Ясное дело.

Я всё понимаю, оттого еду и нянчу молоко на коленях в полупустом метро.

Хорошо, когда есть куда ехать.