Свидетель

— Танюша, милая, мне бы чайку и чего-нибудь жевательного.

Та прибежала, в дверях взяла Пал Палычев термос, сожалеюще шепнула: «А в столовой окрошка», — и убежала в буфет. Серьезная женщина, двое детей, а носится как ветерок.

— Игорь Сергеевич, у вас нет аллергии на бумажную пыль? Тогда казенную письменность мы убирать не будем, сложим на диван, с ней еще работать.

— Да-да, пожалуйста…

Власов рассматривал эувфорбию спленденс, которую Зиночка с месяц назад чем-то полила, вызвав небывалое обилие мелких алых цветков.

— Как вы терпите это душераздирающее растение? — поморщился он. — Шипы и кровь.

(Лепестки были кругленькие и действительно напоминали капли крови).

«Некогда выкинуть», — хотел было отшутиться Знаменский, но решил: нет, надо с ним серьезно. Мало ли какая фраза какую струну тронет.

— В этом растении есть характер. Индивидуальность. Красота и жестокость. Оно будоражит. Можно усмотреть символ жизни. Еще что-нибудь накрутить околофилософское. Оно — сильное создание… и не позволяет себя «цапать за плечо» (процитировал он Власова). Вы ведь поклонник силы, Игорь Сергеевич. Фикус мне неинтересен.

— А вы не поклонник?

— Силы? Слово очень уж многозначное. От «падающего толкни» до… ну, скажем: падшего подними и держи, пока не утвердится. Оба определения не мои, я не охотник плодить афоризмы.

Два удара каблучком в низ двери. Пат Палыч благодарно принял от секретарши поднос. Немножко она перестаралась, но зато отпадает сожаление об окрошке. Тем паче, от нее в животе холодно.

— Мы с вами дивно беседуем «просто так», Игорь Сергеевич. Если вы еще поможете мне сервировать стол…

Ел Власов машинально, с холостяцкой неопрятностью: скорее от нервов, чем от голода. Некоторое время продолжалось «просто так», затем прорезался смысл:

— Я вот насчет вчерашней очной ставки…

— Да?..

— Впечатление, будто меня в чем-то надули.

— Хм…

«Сообразил что-то. Любопытно, насколько».

— Не понимаю, зачем понадобилась сия процедура? Ведь Платонов и так готов вам душу выложить!

Пал Палыч долил в стакан из термоса. Хитрить не было смысла.

— Да, я вас слегка надул. И не извиняюсь, потому что для вашей же пользы.

— А в чем вы видите мою пользу?

— Вы мучились сомнениями, тяготились ответственностью. Я облегчил задачу, предложив только подтвердить показания арестованного.

— И поздравили себя с удачей! — колко вставил Власов. Пал Палыч пропустил мимо ушей.

— А кроме того, невредно было посмотреть на Платонова поближе. Как вам этот кладбищенский деятель?

Власов молча отвернулся. Пал Палыч решил тоже помолчать. Пускай собеседник потрудится все же ответить.

После минутной паузы Власова выручил телефонный звонок. Трещал городской аппарат, и Пал Палыч, как всегда в таких случаях, отозвался официально:

— Старший следователь Знаменский слушает… Предисловия не нужны, здравствуйте, Шептунов… Естественно, узнал… Да никакого фокуса, память срабатывает автоматически… Ну что — что пять лет назад? Голос у вас тот же… А вы прикиньте, сколько я его наслушался, пока вы плели завиральные истории!.. Ну ладно, ладно… Значит, свобода. Поздравляю. И что будем делать дальше?.. Вот чего не советую! Зайдите-ка, потолкуем всерьез… Сейчас скажу… — Он полистал настольный календарь. — Давайте послезавтра в три сорок пять.

«Шептунов. Отрадно, что не пропал. Хоть кто-то когда-то не пропадает! Вообще день удачный — если б не Власов».

— Еще чаю?

— Нет, спасибо… С вами разговаривал преступник?

— Бывший преступник.

— Что он сделал?

— Много чего наворотил.

— И вы с ним так вот…

— Что вас удивляет?

— Тон.

— Пять лет назад тон был другой. Но и человек был другой. Я с ним бился несколько месяцев.

— И перевоспитали?

Знаменский разозлился, но смыл злые слова с языка остатками чая.

— Вы меня все подковыриваете, приписываете хвастливость и прочее. Ну какая мне корысть перед вами чваниться?.. Что до перевоспитания, то педагогическая польза от следствия чаще всего гомеопатическая. Корень в самом человеке. Хочет или не хочет вырваться из уголовной тины. Шептунов захотел. Всё.

— И он к вам придет советоваться. Почему?! Почему тот же Платонов держится так, словно вы ему — друг, а я — враг?

— Преувеличиваете. Просто мы с ним — каждый на своем месте. Он видит, что на меня в определенном смысле можно положиться — все честно и объективно. А ваша позиция ему непонятна. Непонятное среднего человека раздражает.

«Снова воды в рот набрал… А ведь он способен сейчас поблагодарить за угощение и откланяться. А я останусь ни с чем?»

— Игорь Сергеевич, давайте наконец откровенно. Вы пришли искать помощи себе, но неким образом это связано с делом Платонова… Ваш протестующий жест — только жест. Из упрямства. У меня от своих забот голова так пухнет, что к вечеру кепка не налезает. Но готов помочь — если буду в силах. Только вот мне, как и моему подследственному, многое непонятно. Вы не вмешались, чтобы защитить Риту или Алексея… но не ушли. Стояли, смотрели. Как-то туманно упрекнули Платонова… не попытались задержать…

Власов захрустел пальцами:

— Вывод ясен: трусил, пока не собралась толпа, а тогда рискнул вякнуть. Так?