Свидетель истории

Первая бумажка полетела неудачно, прямо вниз, и упала перед скамейкой. Пудель подбежал к ней, понюхал, а сидевший человек поднял голову, увидал на балконе детей министра и почтительно осклабился. Потом он посмотрел на часы и подумал:

"Второй час. Нынче прием затянулся, народу много. Раньше чем через час и не кончится; значит, и смены не жди!"

И он зевнул долгим и протяжным зевком, так что даже лязгнул зубами. Пудель оставил бумажку и с интересом поглядел на сидевшего человека.

Ландо подъехало к особняку министра и по знаку городового остановилось на некотором расстоянии от подъезда, отгороженного рогатками. Ротмистр и штатский вышли и быстрыми шагами направились ко входу. Ландо немедленно отъехало, и кучер подхлестнул лошадей. Проехав квартал, он свернул в боковую улицу. Медленно шедший по этой улице жандармский унтер с разносной книгой прибавил шагу по направлению к особняку. Кучер с унтером не обменялись ни взглядом, ни жестом.

Минут десять спустя тот же черноусый унтер, но без фуражки и без разносной книги, забежал в угловую аптеку неподалеку от министерского особняка. Весь персонал аптеки толпился у входа. Большое зеркальное стекло было выбито, и осколки его хрустнули под каблуком унтера. Были выбиты стекла и в соседних домах, и на всей улице царило смятенье: люди у подъездов, у ворот и у окон, перепуганные лица, окрики извозчиков, звонки велосипедистов и гудок редкого по тому времени автомобиля.

Унтер попросил скорее перевязать ему руку, пораненную выше кисти; его рукав был в крови. На расспросы отрывисто отвечал, что его поранило при взрыве и что приказано вызвать докторов для перевязок и для помощи раненым, а что народу пострадало много, хотя ничего подробно рассказать не может, сам не знает.

- Как оно дернуло, я был у подъезда, меня швырнуло и, надо быть, доской ударило.

- Да что же там?

- Ничего не знаю, только взорвали дом и, сказывают, самого министра убило.

Ему быстро обмыли и забинтовали руку - рана была незначительной. Аптекарь, накладывая повязку, спросил:

- Больно вам?

- Ничего, бывало больнее, да не плакал. Но, вероятно, боль все же была сильной, так как у унтера дергалась щека.

Еще раз повторив, чтобы немедленно и сами бежали и вызывали докторов, унтер поспешно вышел. На улице его остановил запыхавшийся околоточный, которому унтер что-то объяснил, сильно жестикулируя и указывая в сторону особняка. Выслушав на ходу, полицейский чин, поддерживая шашку, побежал дальше, куда указывал унтер. Еще два-три человека остановили унтера, и всем им он взволнованно и махая рукой что-то спешно пояснял. Пробежав так две улицы, он скрылся в подъезде большого дома.

Спустя еще немного из подъезда вышел безусый блондин в панаме и длинном пальто, наглухо застегнутом, несмотря на жару. Подозвав извозчика, сказал адрес большого отеля. Извозчик, едва отъехав, повернулся к седоку:

- А что, барин, слыхали, сказывают - дом взорвали?

Седок хмуро ответил:

- Взрыв слышал. Думал, стреляют.

- Будто у самого министра!

- Не знаю.

Когда выехали на большую и людную улицу, господин в панаме велел остановиться:

- Ну и кляча у тебя! Мне к спеху, а этак никогда не доедем.

- Как, барин, не доехать. А лошадка ничего, да вон жара какая!

- Нет, милый, лучше уж получай деньги, мне некогда. Вон возьму того, на резинках! И он пересел на лихача.

Несмотря на очень жаркий день, гуляющих в саду почти не было. На скамейке главной аллеи сидела дама и читала книжку. Когда в глубине аллеи показалась мужская фигура в длинном пальто, дама быстро вскочила, но сейчас, же, сдержав себя, не спеша пошла навстречу. Не поздоровавшись и не разговаривая, они пошли рядом, пока не миновали няню с детьми и не свернули в боковую аллею.

- Ну?

- Я сам не знаю еще.

- Но что было?

- Я не ждал, что случится так быстро. Они опоздали, но потом проехал Морис, и тогда я пошел туда. И только подходил к крыльцу - меня отбросило взрывом. И вот - жив.

- А Гракхи?

- Гракхи... там. Взрыв был страшный, я оглушен. Половина дома разрушена, и, конечно, много убитых. На улице убиты лошади!

- А он?

- Может быть, ведь я еще не знаю. Слишком скоро случилось. Боюсь, что их не впустили. Но ведь это все равно, Наташа!

Он замолчал, так как им навстречу шла другая молодая пара. Замолчали и те,- вероятно, и их разговор был секретным и неудобным для постороннего уха.

Был последний теплый месяц, и людям молодым было естественно пользоваться солнцем и тенью для милых встреч и тайных разговоров.

РОЛИ СЫГРАНЫ

Молодая купеческая чета Шляпкиных исчезла. Горничной Маше не пришлось заявлять об этом в полицию: полиция явилась сама. Дом был окружен целым отрядом, и те, которым пришлось первым войти в подъезд, тряслись от страха и сжимали в руках револьверы. Позвонил дворник и в ответ на "кто тут?" сказал: "Это я, дворник Василий, отопри". Она отперла - и не успела крикнуть: ее схватили и заткнули ей рот. Но квартира была пуста, и полицейский пристав, широкую спину которого уже щекотал холодок смерти, вздохнул облегченно: страшные птицы улетели.