Свидетель колдовства

По мере нашего продвижения вверх по реке росло чувство неизвестности — странное, слегка пугающее ощущение, которое возникает у путешественника, вступающего в незнакомый ему мир, полный опасностей, таящихся повсюду. Это чувство становилось все сильней и сильней по мере того, как мы медленно поднимались вверх по реке и стены джунглей сдвигались перед нами. Ритмичные удары весла были почти неслышны среди неумолчного шума джунглей, из которого вдруг вырывался то резкий крик попугая, то неожиданная скрипучая трель какой-то не известной мне птицы. Все это сливалось в сплошную какофонию звуков. Временами удары весел проводника прерывались, и тогда я напряженно вслушивался, стараясь понять, какой звук мог его потревожить. Так же неожиданно, не вдаваясь в объяснения о причинах остановки, он снова начинал работать веслами, сохраняя отсутствующее выражение на своем круглом, плоском лице.

Hаконец мы подошли к излучине реки и на берегу, слева от нас, увидели поселок из тридцати или сорока хижин. Криво улыбнувшись, проводник что-то проворчал и направил лодку к берегу.

Только некоторые дома этой расположенной на высоком берегу деревушки были на сваях. Большинство стояло прямо на земле. В центре, на площадке, открытой со стороны реки, собралось много народу, главным образом женщины и дети, поскольку мужчины в это время дня обычно укрывались от жары в хижинах. Хижины были построены в стиле, общем для индейских племен Эквадора. Стены сделаны из соломы, связанной пучками, толщиной примерно в 18 дюймов. Солома на крышах плотно уложена и аккуратно подрезана снизу. Вся деревня производила очень приятное впечатление.

Впереди всех на берегу стоял довольно высокий, хорошо сложенный человек. Он был бос и почти гол, его одежду составляла только узкая набедренная повязка. Украшением ему служили тяжелые наручные браслеты из плетеной соломы и головной убор из алых, красиво спадавших на плечи птичьих перьев. Я принял его за вождя племени и поднял в знак приветствия руку. Он кивнул головой.

— Вы белый доктор, — сказал он и, к моему удивлению, улыбнулся.

Его осведомленность меня изумила, я не мог себе представить, что кто-то, кроме моих друзей в Икитосе и индейца-проводника, знал о моем присутствии в этих краях. Я объяснил, что приехал сюда, чтобы прознакомиться с «великим Памантохо» и научиться от него искусству врачевания, сделавшему его повсюду известным. Он улыбнулся и кивнул, словно почувствовал в моих словах скрытую иронию. Я испугался, что переборщил. Hо мне нужно было обязательно расположить к себе Памантохо, и я надеялся, что, если e расскажут о моем восхищении его талантами, это значительно упростит задачу. К моему удивлению, незнакомец сказал: — Я Памантохо.

Он махнул рукой одному из индейцев. Тот быстро спустился к воде и вытащил нашу пирогу на берег. Мой проводник помог ему разгрузить лодку, а остальные с большим интересом разглядывали многочисленную фотоаппаратуру. Они толпились вокруг, болтая на незнакомом мне диалекте.

Тем временем Памантохо, или Пименто, как я стал звать его позднее, проводил меня к предназначенной мне хижине. Она была меньше других хижин деревни и стояла вблизи одного из самых больших домов, принадлежавшего, как я позднее узнал, самому Пименто. Стены большинства хижин не доходили до крыши, и дома могли защитить от дождя, но не от ветра. Большая хижина Пименто служила чем-то вроде храма, однако для службы не использовалась, ибо большинство массовых обрядов племени совершалось на вольном воздухе. Длина и ширина хижины составляли около 30 футов. Hад нею красиво склонялись широкие листья нескольких пальм. Перед входом примерно на 16 дюймов возвышалась земляная платформа, и Пименто уселся в кресло на этом возвышении.

Он улыбнулся широкой добродушной улыбкой, свидетельствовавшей о прирожденном чувстве юмора. У него был кое-какой запас португальских и английских слов, а я знал несколько слов из местного диалекта. Поэтому нам удалось более или менее сносно объясниться. Я рассказал ему о цели моего визита — лично ознакомиться с чудесным искусством врачевания, сделавшим его знаменитым среди белых людей. Он воспринял мою просьбу очень благосклонно и даже не возражал, когда я попросил разрешения сфотографировать его.

Когда я спросил, знаком ли он с доктором Като, он снова дружелюбно улыбнулся.

— Его знают все, — ответил он по-португальски. То, что люди типа Пипса Като могут забредать в такие глухие уголки джунглей, полные скрытых опасностей, и чувствовать себя там так же спокойно, как на улицах родного города, вполне естественно, хотя может показаться странным. Я полагал, что Като каким-то образом предупредил его о моем визите. Позднее я прямо спросил Пименто, как ему удалось заранее узнать о моем приезде. Он улыбнулся.

— Белый доктор говорит по воздуху, — сказал он, указав рукой на небо. — То же можем и мы, индейцы.