Мер Бершанар и его помощник установили на могиле памятник с именами мин Урменеджен и ее нерожденного дитя. Я подумал, что меру Урменеджу, наверное, было в высшей степени неприятно видеть имя, выбранное отцом ребенка. Отало Бершанаран прочла древнюю, редко используемую молитву о том, чтобы умершее дитя спало спокойно во чреве матери.
Я вернулся домой, разделил сардины между кошками, которые уже ждали на лестничной площадке, и рано лег в постель, но заснул лишь через несколько часов.
Наутро, придя в контору, я увидел у своей двери курьера. Я сразу узнал цвета его ливреи: за мной пришли от князя Ту-Атамара. Видимо, у господина Орчениса имелось ко мне срочное дело, иначе письмо было бы отправлено почтой. У меня сжалось сердце.
– Отала Келехар, – с поклоном приветствовал меня курьер. – Мы принесли вам послание от его высочества князя Орчениса.
– Спасибо, – пробормотал я, взял письмо и сломал печать.
Внизу страницы я увидел оттиск личной печати князя, силуэт лебедя – на случай, если бы у меня возникли сомнения в подлинности письма.
– Немедленно? – переспросил я.
– Так нам приказано, – ответил курьер.
– Хорошо, – сказал я, и мне стоило усилия не вцепиться себе в волосы.
К счастью, Амал’тэйлейан располагался всего в нескольких минутах ходьбы от Дома князя Джайкавы. Курьер провел меня во дворец через черный ход, по коридорам, предназначенным для прислуги. Я не мог понять, добрый это знак или очень плохой, а курьер молчал.
Кроме тронного зала, который использовался только в официальных случаях, у князя Орчениса было еще два зала для приемов. Когда я приехал в город, меня представили ему в Азалиевой Комнате, красивом светлом помещении со стенами, обитыми розовой тканью. Теперь курьер привел меня в Красную Комнату. Она была меньше, стены украшали темные панели, а камин был выложен изразцами цвета киновари. Эта комната тоже была красивой, но производила гнетущее впечатление.
Князь Орченис, бледный, высокий и хрупкий, как все чистокровные эльфы, стоял у камина, заложив руки за спину, и хмурился. Он был одет в костюм из серой с серебром парчи, а в его волосах, ушах, на пальцах сверкали бесчисленные бриллианты. Секретарь, эльфийский мужчина, годившийся князю в отцы, сидел в углу у двери, стараясь казаться незаметным. Если не считать нас троих, в комнате никого не было, и мною снова овладело беспокойство. Предстоял какой-то серьезный разговор.
– Отала Келехар, – начал князь Орченис. – Мы надеемся, что не причинили вам неудобств.
– Разумеется, нет, – ответил я. Так полагалось говорить, независимо от того, так ли это было на самом деле. – Мы рады удовлетворить просьбу вашего высочества. Чем мы можем быть полезны?
Хмурое выражение лица, присущее князю Орченису, мешало угадывать его настроение, но, тем не менее, я понял, что его гнев направлен не на меня. Он сказал:
– На днях у нас состоялся исключительно неприятный разговор с мером Непевисом Дуаларом. – Он смолк, и на мгновение мне показалось, что ему трудно говорить. – Он предполагает, что вы обманули его семью.
Я прикусил нижнюю губу изнутри. Эта привычка появилась у меня в те времена, когда я был послушником и мне приходилось терпеть болезненные наказания за несдержанность. В юности, в ответ на вопрос, я мог выпалить все, что думал.
Через пару мгновений мне удалось справиться с собой, и я решил, что не стоит обвинять мера Дуалара в мошенничестве. Какой в этом смысл – если бы решение было таким простым, проблема вообще не дошла бы до ушей князя. Я осторожно заговорил:
– Это очень серьезное обвинение. Он объяснил, почему считает нас обманщиком?
– Он утверждает, – ответил князь Орченис, тщательно подбирая слова, – что его брат Пелара заплатил вам за участие в заговоре, цель которого – завладеть предприятием их покойного отца.
Я уставился на князя.
– И зачем нам это?
– Всем известно, что прелаты Улиса и Свидетели
Я заметил, как он краснеет, и у меня внутри все оборвалось. Я уже понял, что он сейчас скажет.
– Также мы услышали обвинения в… непристойном поведении.
У меня зашумело в ушах, и на несколько секунд мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание. В Лохайсо я научился правильному дыханию и сейчас постарался вспомнить простейшее упражнение. Я молчал до тех пор, пока сердце не перестало колотиться, и только потом сказал ровным голосом:
– Ваше высочество, вы должны знать, что мы никогда бы так не поступили.