Свидетель Мертвых

Я вышел из квартиры до наступления темноты, чтобы не пришлось зажигать лампу – муниципальные службы очень строго подходили к измерению количества израсходованного газа и пара, и я старался как можно реже включать освещение и отопление. По приказу архиепископа прелатство Амало было обязано выплачивать мне жалованье, но платили мало и неохотно, начальство ворчало из-за каждого зашана.

Квартал Авиаторов Амало был известен множеством чайных. Буквально в двух шагах от моего дома их было пять: «Мечта рыжего пса», «Жемчужное кольцо», «Дерево Ханево», «У Менделара» и «Речной кот». Точнее, шесть, если считать принадлежавший фабрике «Чайный лист», который я не считал. Больше всего мне нравилась чайная «Дерево Ханево»; в «Речном коте» труднее было предаваться молчаливым размышлениям, сюда приходили шумные семьи и влюбленные парочки.

Чайная представляла собой длинное помещение, разгороженное на узкие кабинки. Я прошел мимо двух нервозных молодых пар, шумного семейства с шестью или семью детьми (белобрысых отпрысков было сложно пересчитать), почтенного мужчины и его еще более почтенной супруги, которые сидели рядом и медленно пили по очереди из одной чашки. Это был очень старый ритуал ухаживания, о нем в детстве мне рассказывала бабушка по материнской линии, из рода Велверада. Две женщины – судя по сходству, сестры – читали один и тот же экземпляр «Вестника Амало», разложенный перед ними на столе: одна сестра читала нормально, а вторая вверх ногами.

Кабинки, расположенные в глубине зала, были наименее популярны, но мне там нравилось. Я мог сидеть, прислонившись спиной к теплой, обшитой шпоном стене, и быть уверенным в том, что никто не подкрадется ко мне сзади. Свидетели вел ама легко наживали врагов, а я был не склонен сдаваться.

Юный слуга принес мне чайник, чашки и крошечные песочные часы, которые отмеряли время заварки. Я предпочитал темный горький орчор, но он возбуждающе действовал на нервы – если я пил его вечером, то не мог уснуть до рассвета. В тот вечер я выбрал некрепкий чай исеврен и решил побаловать себя большой ложкой меда.

Я положил ложку, липкую от меда, во вторую чашку. Официанты «Речного кота» упорно приносили мне две, в отличие от слуг в «Дереве Ханево», где надо было уточнять, сколько чашек вам нужно. В течение нескольких мучительных минут я представлял себе спутника, сидящего напротив, который улыбнулся бы мне и с удовольствием облизал бы ложку. Ни один из моих возлюбленных не был сладкоежкой, поэтому эти фантазии были относительно безопасны для моего душевного спокойствия. Придумывать себе несуществующего любовника, конечно, глупо, но воскрешать в памяти образ умершего – это слишком больно.

Я напомнил себе о том, что Джемена не умер, просто он сейчас далеко отсюда и я его больше не интересую. Как ни странно, легче от этого мне не стало.

«Пей чай, Келехар, – раздраженно сказал я себе, – и прекрати ныть».

Пытаясь сосредоточиться на проблеме умершей и исчезнувшей сестры мера Урменеджа и изгнать из головы мысли о воображаемом возлюбленном-сладкоежке, я выпил почти половину своего маленького чайника. На стол упала чья-то тень, и я поднял голову.

Лейтенант Аджанхарад из отделения Братства Бдительности Амало, высокий широкоплечий мужчина, был наполовину гоблином. Кожа, глаза и волосы у него были темными, он редко улыбался и говорил с провинциальным акцентом, присущим уроженцам гор Мерварнен. Меня он недолюбливал.

Это чувство было взаимным. Я считал методы Аджанхарада грубыми; он предпочитал действовать силой, а не уговорами. Но, несмотря на это, я был о нем более высокого мнения, чем об остальных членах Братства. Существование Братства Бдительности, своего рода полиции, было необходимо – как в крупных городах, подобных Амало, так и в малонаселенной сельской местности. Однако методы вербовки были таковы, что в Братство вступали в основном мужчины, не отличавшиеся интеллектом и деликатностью. Граждане могли считать себя счастливчиками, если в местном отделении служили относительно честные братья.

Аджанхарад всегда чувствовал себя неуютно в моем обществе. Лейтенант не был скептиком – напротив, он еще не до конца избавился от суеверий горцев относительно моего дара. Несмотря на существовавшую между нами неприязнь, я уважал его за мужество, с которым он преодолевал свой страх всякий раз, когда ему была нужна моя помощь.

Аджанхарад заговорил:

– Добрый вечер, отала Келехар.

При дворе императора почтительное обращение «отала» не употребляли как провинциальное и безнадежно устаревшее. Здесь же – в провинции – оно считалось обычным проявлением вежливости.

– Добрый вечер, лейтенант, – поздоровался я и жестом указал на свободную скамью. – Мы получили вашу записку.

Он сел, с опаской взглянув на вторую чашку и насторожив уши.

– Вы кого-то ждете, отала?

– Нет. Не желаете чаю? Это исеврен. К сожалению, с медом.

– Нет, спасибо. – Он положил на стол руки – большие, со сбитыми костяшками. – Сегодня утром патруль выловил из канала тело. Никто из нас ее не узнал.