Свидетель Мертвых

– У меня не было выбора. Она угрожала моей любви, а я не мог этого допустить. Мне нужно обезопасить свою любовь. Вот почему я должен это сделать.

И он шагнул с крыши.

– Милосердные богини, – всхлипнул Пел-Тенхиор, и мы бросились к парапету. Взглянув вниз, я увидел на мостовой неподвижное тело Туры Олоры. Зрители, поняв, что произошло, расступились. Внезапно на улице перед театром стало очень тихо. Члены Братства Бдительности, которые пытались навести порядок, застыли на месте.

– Мне нужно спуститься, – сказал я Пел-Тенхиору. Он бессмысленно взглянул на меня, словно я говорил на незнакомом языке. Я объяснил: – Мой долг – быть с мертвыми.

– Да, конечно, – пробормотал Пел-Тенхиор. Потом моргнул и пришел в себя. – Конечно. Сюда, отала. Мы можем спуститься иначе. – До него дошел зловещий смысл этих слов, и он поморщился. – То есть я знаю более удобную лестницу.

Я снова последовал за ним, и мы пошли к лестнице, которая опоясывала квадрат светового колодца. Спустившись на первый этаж, Пел-Тенхиор без труда вывел меня в фойе Оперы. Сойдя с крыльца, мы подошли к телу мера Олоры.

Стражник, охранявший тело, увидев меня, обрадовался:

– Отала! Мы не знаем, прыгнул он или упал случайно, но у него сломана шея – да и все кости, если уж на то пошло.

Я опустился на одно колено рядом с телом и стал молиться о сострадании к умершему. Как ни странно, молитва оказалось самой легкой частью. Остальное далось мне с трудом.

Репортеры – Горонедж, Туризар и Викеналар – подстерегли меня глухой ночью у выхода с кладбища Ульваненси, куда я отвез труп Туры Олоры. Муниципальное кладбище Верен’мало было намного меньше Ульваненси, там не осталось мест для захоронений – они закончились уже пятьдесят лет назад. Видимо, тамошние священники без особого усердия переносили кости в катакомбы. Анора, конечно, спал, но Видреджен, которая дежурила этой ночью, была компетентным прелатом, и я знал, что могу на нее положиться. Я с некоторым удовлетворением размышлял о том, что хотя бы что-то я сделал сегодня как полагается. Внезапно раздался вопль Горонеджа:

– Отала Келехар!

Мне ужасно захотелось развернуться, вбежать в Ульваненси и запереть ворота изнутри. Но я знал, что они будут ждать меня на улице сутки напролет, если потребуется.

– Доброе утро, мер Горонедж, – поприветствовал я журналиста, стараясь не выдавать досады. – Вы что-то хотели?

– Правда ли, что мер Олора покончил с собой? – спросил Горонедж. Викеналар подхватил:

– Правда ли, что он прыгнул с крыши Алой Оперы?

Туризар, подкравшийся с другой стороны, едва не оглушил меня:

– Вы знаете, почему он это сделал?

Я знал, и в качестве Свидетеля Арвене’ан Шелсин должен был через несколько часов изложить Аджанхараду всю эту отвратительную запутанную историю, но, несмотря на то что мое призвание запрещало лгать, оно не требовало от меня причинять боль без необходимости. Я понимал, что если расскажу журналистам правду, весь город узнает о позоре Туры Олоры, и лучше от этого не станет никому: ни семье Дуалада, ни семье Олорада, ни Алой Опере. Я не мог отрицать самоубийства – даже если бы я попытался, никто не поверил бы в то, что артист случайно очутился на крыше. Но я мог скрыть причину его поступка.

– Он унес свою тайну в могилу.

Мы с Пел-Тенхиором договорились молчать об услышанном. Аджанхарад обязан был сделать запись об этом деле в специальной книге, но содержание этой книги хранилось в строжайшей тайне. И если уж на то пошло, мне вообще не следовало знать о том, что такая книга существует.

– Ну же, отала, – с упреком произнес Туризар. – У вас должны быть какие-то мысли по этому поводу.

– Он унес свою тайну в могилу, – повторил я. – Нам очень жаль, но большего мы сказать не можем.

– Вы просто проклятье журналистов, отала, – вздохнул Горонедж.

– Мы не знаем, как насчет вас, господа, – ответил я, – но мы хотели бы немного поспать до рассвета. Доброй ночи.

Они, конечно, предпочли бы задержаться и вытрясти всю правду, но им пришлось оставить меня в покое.

Туру Олору похоронили на огромном муниципальном кладбище Квартала Авиаторов, как и его жертву. Ни один из членов семей Дуалада и Олорада не пожелал присутствовать на похоронах, и певца провожали только мы с И’аной Пел-Тенхиором, у которого был такой вид, словно он сомневался, что поступил правильно, придя на кладбище.

После того как могильщик засыпал яму, а прелат освятил надгробие – самоубийцы чаще других умерших восставали в виде упырей, – я спросил Пел-Тенхиора:

– Могу я угостить вас чашкой чая?

– Нет, – ответил он и заставил себя улыбнуться. – Но я с радостью выпью чаю вместе с вами.

Мы пошли в «Хризантему», любимую чайную Аноры, и устроились за столиком с чайником чая эладри’ат. Пел-Тенхиор потер лицо руками и сказал:

– Хвала богиням, наконец-то это закончилось.

– Вы хорошо сделали, что пришли, – заметил я.

– Вы так думаете? Он был убийцей. Убил одну из моих певиц. Точнее, певицу и певца, если считать самоубийство.