Свидетель с копытами

Обычно хозяйка говорила ключнице перед сном: «Ну, ступай, Господь с тобой», после чего молилась и ложилась. Агафье оставалось только убедиться, что кто-то из комнатных девок уже спит на тюфячке у дверей, чтобы по первому зову вскочить и примчаться. Но тут княгиня задумалась. Агафья ждала.

– Агаша, а что, сундуков, что мы тогда еще привезли, не разбирали?

«Тогда еще» – случилось шесть лет назад, когда княгиня затеяла заново устраивать свой московский дом на Пречистенке и всю скопившуюся рухлядь разом отправила в подмосковную – авось когда-нибудь выйдет время разобраться.

– Нет, матушка-барыня, а что? Надобно что?

– Да. Утром отыщи сундук, где лежат Павлушины обновы.

С княгиней случилось обычное для бабок недоразумение. Она ждала из столицы старших внуков Павлушу и Мавреньку, которых сын отправил к ней ради летнего отдыха и поправки здоровья – подмосковная-то погода не в пример лучше питерской. И, казалось, месяца не прошло, как она видела в Санкт-Петербурге четырнадцатилетнего Павлушку, бывшего одного с ней роста и почти одинакового сложения – мальчик рос крепеньким. А прибыл к ней в Москву настоящий кавалер – одному Богу ведомо, как можно за месяц прибавить полтора вершка росту. Приготовленные для него штаны, камзольчики и кафтанчики-жюстикоры были уже чуть маловаты, а к августу он и вовсе из них окончательно вырос, пришлось все новое шить. Павлушка уехал, гордясь своим новым телосложением, поступать в Преображенский гвардейский полк, куда чуть не с рождения был записан, а одежду, почти ненадеванную, огорченная княгиня велела убрать с глаз долой.

– Как велите, матушка-барыня.

– Стой! Не все еще! Завтра с утра пошли парнишку в деревню, пусть староста придет. Лизанька захочет по саду гулять, а у нас там который год две сухие липы торчат, стыдоба. Так пусть бы прислал мужиков с пилами, а потом пусть бы выкорчевали пни.

Утром княгиня проснулась очень рано, помолилась наскоро, выпила чашечку крепкого кофея и пошла в комнату, отведенную внучке Лизаньке. Девушка крепко спала, и бабка смогла ее внимательно разглядеть. Они не видались с Покрова – выходит, почти полгода.

– Ничего, на молочке от своих коровок, да на сливочках, да на яичках из-под своей курочки, что спозаранку собраны, сразу поздоровеешь и похорошеешь, – тихо сказала княгиня, недовольная бледностью и худобой внучки. – Голодом они, что ли, тебя морили? Просыпайся, светик, просыпайся, жизненочек.

Лизанька открыла глаза и испуганно уставилась на старуху в великолепном батистовом, с золотистыми блондами, чепце, в белой ночной кофте с шитьем, да еще в драгоценной турецкой шали поверх этого великолепия. Она не сразу вспомнила, что приехала к бабушке. А бабушка улыбалась, показывая новехонькие зубки из слоновой кости, которые не годились для еды, а лишь для улыбок.

– Вот и славно, что тебя привезли. Первой помощницей мне будешь. Поднимайся, помолись, позавтракаем вместе. Ты хорошо у меня заживешь. Тут не Питер, тут привольно. Каких хочешь заедок тебе из Москвы доставим, а варенья, печенья, пироги – все свое. Есть у меня один человечек, он на турецкой войне маркитантом был и наловчился готовить лукум и халву – лучше покупных! Покойный князь его туда отправил – так он знатный оброк привез, шали богатые, парчу, два дорогих кинжала. Не бойся, все плохое кончилось, теперь будет лишь хорошее, – пообещала княгиня. Нетрудно было догадаться, что в доме отчима, да еще при пьющей матери, девушке жилось несладко.

– Да, сударыня бабушка…

– Ты меня слушайся, мы превесело заживем. Ты ведь у меня красавица. Глазки темные, батюшкины, личико миленькое, волосики русые, матушкины, а румянец на щечках скоро наживешь. Летом отдыхать будешь, сил набираться, к осени учителей тебе наймем – танцевального, рисовального, клавикордного. Я велела сюда завтрак подавать. С утра побаловать тебя, мой светик, нечем, кроме варенья и пирожков, а к обеду уж будет все, чего твоей душеньке угодно.

– Сударыня бабушка…

– Про матушку свою спросить хочешь? – догадалась княгиня. – Она тут будет жить, но встречаться с ней…

По тому, как внучка отшатнулась, княгиня сразу о многом догадалась. Она хотела сказать «встречаться с ней будешь по воскресеньям в храме Божьем», но решительно объявила:

– …до поры вообще не будешь. Я обещала, что в жизни у тебя теперь будет одна лишь радость, я своему слову хозяйка. А ты мне скажи – ты лошадок любишь? Учили тебя конной езде? Я ведь задумала тебе верховую лошадь подарить, чтобы вместе с тобой на прогулки выезжать. Что ты так глядишь? Я смолоду на охотах первая наездница была. И теперь еще в седло сажусь, когда пожелаю.

– Я не умею, сударыня бабушка…

– У меня берейтор служит, англичанин, школит лошадей, он тебя научит. Государыня наша – и та конную езду любила, даже изволила ездить по-мужски. Может, и теперь ездит, да нам не докладывает. Покажи-ка ногу…

Откинув одеяло, княгиня с одобрением осмотрела тонкую девичью ножку.