Свидетель (СИ)

- Среднестатистический человек смотрит фильмы ужасов, боевики с массой убитых, читает книги о маньяках, чтобы получить разрядку, адреналиновый укол, - продолжала Варя, словно не слышала обвинителя. - Только для того, чтобы вздохнуть с облегчением по завершении и почувствовать себя живым. Мы многое делаем, чтобы заполучить это чувство и загипнотизировать себя. Боль в виде садизма и мазохизма в настоящее время вообще воспевается в популярных песнях, кино, театральных постановках. Ныне это малоприятный, но модный тренд. И никого не судят - ни того, кто воспевает, ни того, кто фантазирует. Почему? Потому что это есть в каждом. И во мне, и в господине Черкасове, и в вас, господин прокурор, - Варя взглянула на обвинителя, и тот почему-то отвел глаза. - Я не приветствую насилие, но иногда боль становится отправной точкой или завершающим аккордом долгого путешествия... В нашем случае тиран и жертва определяются навскидку, и не думаю, что в суде, сделанном по ложному заявлению, стоит обсуждать данную ситуацию. Если так называемая жертва себя таковой не считает, состава преступления нет.

- Свидетель, прошу говорить по существу вопроса, - встряла судья. - Имело ли место изнасилование?

Варя закусила губу и сказала вперед в пустоту:

- Н-нет.

- Вас похитил, увез против воли Валерий Черкасов?

- Н-нет, - снова неуверенно.

- Вам угрожал смертью обвиняемый?

- Нет.

- Пытался подкупить, чтобы вы не выдвигали против него обвинений?

- Нет.

- Хорошо. Объявляю перерыв. Суд удаляется для вынесения приговора.

Все это время Черкасов смотрел под ноги. Не хватало духу взглянуть на Варю, душила совесть. Варя солгала ради него. И, пожалуй, проще, справедливее было терпеть побои и весь ад по ту сторону решеток во имя ее прозрения, чем принимать ее унижение перед камерами, жадными до сплетен и слухов людьми - он не заслужил эту жертву. Тотчас осознание собственной трусости ударило словно током: прятаться он тем более не имел права, теперь - когда Варя стоит на виду у всех, как обнаженная. Пунцовый от стыда, Валерий поднял глаза. Она стояла все там же, слишком хрупкая и слишком сильная, окруженная полицией и ОМОНом. Не жертва, но полная жертвенности. Непостижимая, как свет, все еще окружавший ее голову и плечи едва различимой дымкой.

Черкасову вспомнились слова Праджни-Джи: «Думаешь все можно исправить, как испорченное колесо или протекшую канализацию?» И сейчас стало понятно: не всё.

Варя не смотрела на него, кто-то ей подал бутылочку с водой, и она пила. А Валерий смотрел, не отрываясь. От любви и стыда болело сердце, малодушно хотелось избавления от наручников, от несвободы, хотелось сесть рядом Варей и, взяв в руки ее тонкие, нежные пальцы, поцеловать один за другим, согреть, а потом закрыть глаза и стереть в прошлом всё, что было. Но он сам, и никто другой, растоптал посланный ему Богом дар. Вдруг Варя подняла глаза и улыбнулась ему. Грустно, понимающе, открыто, словно читала его мысли и прощала ему и трусость, и малодушие, и жестокость... У Черкасова предательски зачесалось в глазах. Он хотел улыбнуться ей, но не получилось. Он только смотрел на нее и понимал, что любит и что этого мало.

* * *

Как в плохом кино прозвучало:

- Встать, суд идет.

Сухим, безэмоциональным голосом судья зачитала приговор.

- ...Черкасова освободить в зале суда за отсутствием состава преступления, - прозвучало, как в тумане.

Морфин торжествующе обернулся к Валерию и поднял согнутую в локте руку со сжатым кулаком. «Но пассаран»... Внезапно полицейские, охраняющие «аквариум», отперли стеклянную дверь, сняли наручники с затекших запястий и позволили выйти.

- Вы свободны.

Не видя ни адвоката, ни журналистов, хлынувших к нему рекой, не слыша поздравлений, Валерий устремился к Варе. Взял ее за руку.

- Я никогда не смогу отплатить тебе за все, что ты для меня сделала. Спасибо.

- Ты мне ничего не должен...

Ее голос заглушили вопросы оголтелых репортеров, щелчки фотокамер, гул довольных и недовольных исходом процесса. В уголке Вариного глаза сверкнула слезинка. Только что нерушимая, с его прикосновением Варя вдруг стала уязвимой, уставшей. Поддавшись порыву, Валерий потянул ее прочь из зала, от водоворота липких, чужих мыслей и алчных взглядов, требующих драмы или комедии.

Закрывая Варю собой от них, слишком грязных, чтобы пачкать ее своими домыслами, Валерий стремительно вылетел из здания суда. Глотнул холодного московского воздуха, опьянел от свободы. Снова ослепили вспышки. Папарацци и тут хватало.

Валерий и Варя побежали. Что-то хлопнуло рядом, они не заметили. Через квартал завернули за угол. Спрятались в каком-то подъезде с выбитыми стеклами. Остановились, запыхавшись. Раздетые, окутанные морозом и не чувствующие его.

Слова у Черкасова застряли где-то в груди - там, где сердце. Варя светилась, смотрела на него, но не помогала, ждала его слов. Свои, самые важные, она уже сказала.

- Кира и Руслана тоже выпустят, - несуразно сказал Валерий.

- Да.

- Я благодарен тебе!

- Да.

- Я... я не заслуживаю тебя, - вырвалось вдруг.