Свидетель (СИ)

- Стой! - приказным тоном рявкнул Черкасов. - В следующем месяце опять пойдешь задницу продавать?

Джули пожала плечами. Он достал из кипы бумаг на диване скрепленные файлы.

- Я не шутил об учебе вчера. Вот договор.

- Я же говорила, что не соглашаюсь на лайфстайл. Я от Темы хочу хоть несколько дней в неделю отдыхать, раны зализывать.

- Забудь ты о своей Теме! - рассердился Валерий. - Я говорю про фонд. Считай это благотворительностью. Мне тоже она на руку. Налоги ниже, если бизнесом займусь. И надо имидж реанимировать чем-то. Это черновик договора на использование фондовых средств на учебу, с бонусами за хорошие результаты и твоей личной стипендией с подробным указанием необходимых расходов. Посмотри, не забыл я ничего? Вчера целый день убил. Английский у меня так себе.

Джули не дышала, не веря, что это происходит с ней. Она засунула руки в карманы, достала, снова засунула, явно не зная, куда их девать от волнения.

- Но учти, за неуспеваемость стипендия снижается, - менторским, давно забытым тоном продолжал бывший олигарх. - Причем бегать просить будет некого, перечислять будет банк, а не я. Если бросишь учебу, выплаты сразу прекратятся. Окончишь с хорошими показателями, получишь выходное пособие - достаточное, чтобы, не дергаясь, искать работу. Окончишь блестяще, работу тебе сами предложат. Провалишь всё, останешься на бобах. Все ясно?

Джули закашлялась, а потом снова с лихорадочным рвением начала копаться в сумке. Извлекла оттуда листы, блокноты и вывалила их на журнальный стол перед Черкасовым.

- Я тут всякую ерунду прихватила. Вдруг показать?

Черкасов взял со стола рисунки с мрачными, депрессивными сюжетами: какие-то были не плохи, другие - посредственны, но одна картина в графике - гениальна. Этот отчаянный крик души в штрихах на бумаге заставил сжаться сердце и лег на душу, словно недостающий паззл.

Валерий надолго задержался на ней, вспоминая, что когда-то ходил на вернисажи и выставки. Впрочем, чаще таскался Черкасов на такие мероприятия не ради искусства, а для того, чтобы снять очередную красавицу без мозгов на одну, от силы пару ночей. Была среди них и жена одного высокопоставленного... Тоже девятнадцатилетняя дурочка. Когда бросил, долго за него цеплялась. Это о ней говорил профессор-офтальмолог. Как ее звали? Саша, кажется... Фамилия Сашиного папика застряла в памяти куда прочнее: Морозов. Наверное потому, что Борис Аркадьевич был фигурой знаковой. Как никак Зам. секретаря Совета Безопасности, ловко подобравший всё, что плохо лежало, после развала СССР. Одно время к нему все на поклон ходили, потом вроде бы влияние Морозова поубавилось, но он держался за кресло правдой и неправдой.

Когда Черкасов завел романчик с Сашей, его не столько интересовала она, какая-то там «Мисс Мухосранск» с ногами от ушей, а ощущение, что он дёргает тигра за хвост. Интрига заключалась в том, сможет ли он тайно наставить рога «самому Морозову». Адреналину получил больше, чем от невовремя раскрывшегося парашюта.

Но с присущим девицам этого возраста максимализмом Саша увидела в интрижке с Валерием ни много, ни мало, а любовь всей своей жизни. Юная изменщица решила объявить мужу, что уходит к другому. С видом Джульетты, готовой испить яду ради любимого, она рассказала об этом Валерию, а он в ответ цинично заявил, что его не интересуют постоянные отношения. Мол, это свидание было запланировано им как последнее. Он вообще улетает в Шанхай, потом в Европу. Черкасов предупредил любовницу, чтобы о связи молчала, ведь Морозов может стереть «купленную жену» с лица земли одним щелчком, а в лучшем случае отправит обратно в Мухосранск продавать пирожки на базаре. Александра разрыдалась.

- Ничего личного. Секс был великолепный, а остальное пройдёт, - Валерий похлопал ее по плечу, ретировался и удалил из списка контактов.

Но у Александры не прошло. Она звонила и караулила в машине у ворот особняка. Валерий злился, был с ней жесток, впрочем, как и с любой другой женщиной, претендующей на его свободу. Как-то Морозова ворвалась к Черкасову на переговоры и с рыданиями умоляла не бросать. А потом, так и не разжалобив бывшего любовника, исчезла из поля зрения. Ходили слухи, что она пыталась покончить с собой, но какое ему было дело до этого? Не вспенивала больше пространство истериками, не раздражала, и чудно!

С чего сейчас вспомнилась? - удивился Черкасов. - Графика Джули навеяла, наверное.

Вопреки обычной индифферентности, память о брошенной любовнице вдруг заныла, словно травмированное колено на дождь. Однако перед ним сейчас стояла Джули и, затаив дыхание, ждала похвалы, словно щенок сахарную косточку.

- Молодец, - наконец, сказал он, откладывая рисунок. - Но учиться надо.

- Я хочу, - тихо проговорила Джули. - Очень.

- Тогда читай договор, и поедем в банк. Я переоденусь.

Кряхтя и морщась, как больной старик, Валерий поднялся. Голова закружилась, он чуть не упал. Оперся о спинку кресла, пытаясь поймать сбивающееся дыхание и остановить хаос перед глазами.

Джули нахмурилась и буркнула: