Свидетель защиты

— Да что-то в этом роде. — И опять Кушелевич помолчал, глядя мимо Андрея Аверьяновича и словно вспоминая. — Чужая душа, говорят, потемки, но мне показалось, что у него решимости все-таки не хватало. Может, тоже ждал, что я первый выстрелю, и уж тогда он ответит. Тут я могу его понять. А вот как можно ни с того ни с сего стрелять в себе подобного — этого понять не могу.

— Не можете поставить себя на его место? — попробовал уточнить Андрей Аверьянович.

— И понять не могу. В бою, в драке — все бывает, все объяснимо. А вот так просто — прицелиться и убить… Не понимаю.

— М-да. У Джека Лондона есть рассказ «Убить человека»…

— Читал, — тотчас откликнулся Кушелевич. — Женщина не смогла выстрелить в бандита, который забрался в ее дом. Я люблю Джека Лондона, но тут с ним не согласен. Он вроде бы презирает ту женщину за слабость. Ничего-то она не может, даже убить человека. А я ее понимаю: да, не может, потому что сама человек. Что же тут плохого?

— Джек Лондон читал не только Маркса, но и Ницше, — сказал Андрей Аверьянович, — и это не прошло для него бесследно… По родным скучаете?

— Конечно. Сын же у меня.

— Что им передать? — спросил Андрей Аверьянович.

— Подбодрите, если сможете, постарайтесь вселить надежду, — вздохнул Кушелевич.

— Скажу, что вы бодры и крепки духом, — пообещал Андрей Аверьянович, пожимая Кушелевичу руку.

Рабочий день уже кончился, но директора заповедника Андрей Аверьянович застал в его служебном кабинете.

— Что вы узнали в прокуратуре? — спросил Валентин Федорович, когда Андрей Аверьянович утвердился в кресле возле письменного стола.

— Ничего утешительного, — ответил Андрей Аверьянович, — все, что я там узнал, вам уже известно. Кушелевич тоже не внес ясности.

— Вы с ним виделись?

— Виделся.

— Какое он произвел на вас впечатление?

— Хорошее.

— Рад это слышать. Значит, защищать его вам будет нетрудно.

— То есть?

— Вы же сказали, что трудно защищать человека, вызывающего антипатию.

— У вас цепкая память, — улыбнулся Андрей Аверьянович. — В смысле моральном, полагаю, мне будет легко, что касается юридической стороны дела, то я в затруднении.

Теперь директор заповедника спросил:

— То есть?

— Если бы Кушелевич стрелял и убил, я бы постарался доказать, что выстрел его необходимое в целях обороны действие. Так бы оно, видимо, и было. Если бы он стрелял, повторяю. Но он стоит на своем — не стрелял.

— И я ему верю, — вставил Валентин Федорович.

— Допустим, что и я ему верю.

— Почему — допустим? Вы не убеждены, что он говорит правду?

— Я его знаю без года неделю. Но — допустим, я ему верю. Что из этого? Для суда это не доказательство. Нельзя же встать и заявить: «Граждане судьи, я верю, что Кушелевич не стрелял, поэтому прошу оправдать его». Заявить-то так можно, но это будет полная бессмыслица. Нужны аргументы, доказательства. А их нет, улики против Кушелевича.

— Бывает же такое стечение обстоятельств! — Валентин Федорович даже ладонью о стол прихлопнул от досады.

— Бывает, — подтвердил Андрей Аверьянович, — каких только казусов не бывает, — он смотрел на мохнатую голову зубра и прикидывал, что раньше сделать: побывать на месте происшествия или собрать сведения о Кушелевиче здесь, в городе. Еще не решив окончательно, спросил:

— Мы сможем навестить семью Кушелевича?

— Конечно, — ответил директор. — Когда бы вы хотели?

— Сегодня. Если не возражаете, сейчас.

— Идемте, — Валентин Федорович встал, высокий, сухопарый, взял с вешалки соломенную шляпу и остановился у двери.

Андрей Аверьянович не без сожаления и не так легко покинул свое глубокое удобное кресло: устал за день. Кивнул, как старым знакомым, зубру и оленю и вышел из кабинета.

3

Семья Кушелевичей занимала двухкомнатную квартиру в новом доме.

— Два месяца назад въехали, — пояснил Валентин Федорович, когда они поднимались на третий этаж, — а до этого скитались по частным, натерпелись.

Дверь открыла маленькая, аккуратная женщина в хлорвиниловом передничке.

— Анна Ивановна, жена Николая Михайловича, — представил директор.

Она покраснела и застеснялась.

— Извините, я сейчас…

Убежала на кухню, чтобы снять передник. Андрей Аверьянович заметил, что она успела и причесать свои светлые, вьющиеся да висках волосы. Села на стул и, как муж, положила руки на колени. Руки были тонкие, с трогательными голубыми прожилками, с длинными красивыми пальцами.

«Рядом с огромным мужем она выглядит девчушкой», — подумал Андрей Аверьянович и отметил, что глаза у нее совсем синие и что смотрит она так же прямо и неотступно, как муж. И хотя он громадный и тяжелый, а она маленькая, и легкая, они чем-то похожи друг на друга — отсутствием суетливости, умением смотреть на собеседника, что ли.

Небольшая комната казалась просторной оттого, наверное, что в ней было мало мебели — стол, стулья, этажерка с книгами и легкий старомодный диванчик с плетеной спинкой. Заметив беглый взгляд Андрея Аверьяновича, Анна Ивановна сказала, словно бы извиняясь:

— У нас не очень уютно, недавно переехали.

«Наверное, собирали деньги на новую мебель», — подумал Андрей Аверьянович.

— А где же Елена Викторовна? — спросил директор.