Свидетель защиты

Андрей Аверьянович отчетливо услышал шум реки. Где-то в поселке залаяла собака, по шоссе прошла тяжелая машина, лесовоз наверное. Он пошел назад. В распаде гор едва светилось небо. День догорал. И сгорела острая тоска по ушедшему, от нее не осталось и следа. Завтра будет новый день, который предстоит провести верхом на лошади. При мысли о лошади Андрей Аверьянович ощутил легкое беспокойство: как-то он справится?

Во время войны ему приходилось ездить верхом. Но тогда чего только не приходилось делать.. И тогда ему не было и тридцати, а сейчас… Лошадь, на которой предстоит ехать, ему сегодня показали. Не маленькая и не большая, гнедая, с белым пятном на лбу, с добрыми глазами. Скакуном ее не назовешь, клячей — тоже. Кличка у лошади классически нейтральная — Гнедко. «Как-нибудь справимся, — в конце концов решил Андрей Аверьянович, поднимаясь на крыльцо. — Бог не выдаст, свинья не съест».

Выехали из поселка на рассвете.

Солнце пряталось еще за горами, а кавалькада из трех всадников уже проехала поселок лесопункта, покинула набитую дорогу и втянулась в лес. Впереди на крупном сером жеребце ехал наблюдатель заповедника Иван Николаевич Прохоров, за ним Андрей Аверьянович на своем гнедом, последним двигался директор заповедника на черной с белыми чулками на стройных ногах кобыле. Когда на дороге они ехали рядом, директор и Андрей Аверьянович, то очень походили на Дон-Кихота и Санчо Панса. Валентин Федорович, худой, высокий, сидел в седле прямо и даже иногда ноги в стременах оттопыривал, как делал это рыцарь Печального Образа на известных иллюстрациях Кукрыниксов. Андрей Аверьянович был не то чтобы очень толст, но грузноват, плечи опустил, отчего стал округл и на две головы казался ниже несгибаемого Валентина Федоровича.

Широкая тропа была сухой и гладкой, но чем дальше углублялась в лес, тем больше портилась — делалась вязкой и неровной.

— Тут близко подпочвенные воды, — объяснил Валентин Федорович, когда Андрей Аверьянович высказал недоумение: внизу было сухо, а на подъеме болото.

Под ногами у лошадей чавкало, они с трудом выдирали ноги из густого месива, и Андрей Аверьянович пожалел своего Гнедко, несущего самый тяжелый груз в этой компании: чистого веса у седока добрых восемьдесят пять килограммов, да сапоги, да стеганка, в которые его обрядили перед путешествием, да спальный мешок, притороченный к седлу с одной стороны, да палатка в чехле — с другой.

Но вот тропа вышла из леса на широкую поляну, поросшую высоким разнотравьем, и сразу подсохла, сгладилась, и мир после зеленого лесного сумрака показался огромным и светлым. Андрей Аверьянович увидел слева обрыв, уходящий к реке, поднял голову и ахнул от восторга. Над другим берегом реки высоко вознеслась скала, поросшая пихтарником. Невидимое солнце пронизывало кроны деревьев жаркими лучами. Они казались материальными, осязаемыми, эти лучи, отлитые из светоносного и пропитанного светом сплава. А над скалой, исходившее от лучей и от пронизанного светом леса, трепетало золотое сияние.

— Это же удивительно! — воскликнул Андрей Аверьянович.

— Красиво, — согласился директор заповедника. — Такое увидишь только в горах.

Они постояли на поляне, глядя на осиянную скалу. На глазах у них выглянуло из-за скалы солнце и залило все ровным светом, изгнав из ущелья тени. Лучей не стало, они истаяли в воздухе, и скала сделалась заурядной, такой, как и другие, громоздившиеся на том берегу. Колдовство кончилось.

Всадники пересекли поляну и вновь двинулись по лесной тропе. Андрей Аверьянович с удивлением отметил, что лес изменился, а он и не заметил, когда это случилось. Теперь они ехали через пихтарник, перемешанный с буком. Деревья стояли, как огромные колонны, то светлые с зеленоватым оттенком, то темные до черноты. Под ногами лежала пружинистая хвоя, по бокам с деревьев свешивались длинные бороды темно-зеленых мхов, они едва шевелились, как водоросли на морском дне. Солнце не проникало под кроны могучих деревьев, все настороженно молчало, усиливая сходство с подводным царством.

Во второй половине дня, преодолев два невысоких перевала, всадники выбрались на широкую поляну с островерхим домом, обстроенным сараем, обнесенным изгородью из жердей. Здесь, на кордоне, решили заночевать.

Андрей Аверьянович спешился и, осторожно ступая, прошелся по земле. Ноги были как деревянные, сгибались с трудом. Он принялся растирать колени и убедился, что поясницу тоже надо массировать, иначе она отказывается служить.

Валентин Федорович стоял в стороне и улыбался снисходительно.

— Ничего, пройдет, — утешал он, — самое трудное позади: перевалы вы преодолели мужественно.