Свидетель защиты

— Суд немало внимания уделил характеристике обвиняемого, значительно хуже представляем мы себе фигуру Моргуна. Браконьер, нарушитель закона, игравший одну из первых ролей среди людей, занимавшихся незаконной охотой. А что он за человек? Какие взаимоотношения сложились у него с односельчанами, с людьми близкими? Небесполезно знать, потому что все это имеет прямое отношение к рассматриваемому делу. Свидетели Кесян, Скибко, Лузгин слегка приоткрыли завесу, и мы увидели, что отношения между этими молодыми людьми были вовсе не безоблачными. Если поговорить с жителями Желобного, они расскажут, что Григория Моргуна в поселке побаивались, что среди приятелей он поддерживал свой престиж с помощью крепкого кулака. Попадало от него Кесяну, попадало и Лузгину, который не желал быть на вторых ролях, а на первые, пока жив Моргун, выйти ему не удавалось. К этому надо добавить, что Моргун и Лузгин добивались внимания одной женщины, Людмилы Зверевой, которая была здесь допрошена и рассказала все с полной искренностью. Она избрала Григория Моргуна, Лузгин был отвергнут. Все это к нашему делу имеет прямое отношение. Работники суда лучше других знают, что подобные уличные распри, личные счеты, борьба самолюбий в той среде, к которой принадлежал Моргун, решаются отнюдь не дипломатическими средствами и часто приводят к уголовно наказуемым действиям. Говоря определеннее, хочу обратить внимание суда вот на какое обстоятельство: не исключается предположение, что не только с Кушелевичем, но и с Моргуном, хотели свести счеты некоторые жители поселка Желобного. И не поражал ли одним выстрелом сразу две цели неизвестный, стрелявший с правого берега реки: сводил счеты с Моргуном и ставил в положение убийцы Кушелевича? Кто мог это сделать? Следствие остановило внимание на всех жителях поселка, кто в тот день был в лесу. Скибко, Кесян, Лузгин — любой из них мог поднять руку на Моргуна, особенно двое последних. Но они представили доказательства своей непричастности к убийству, которые, к сожалению, не подверглись проверке. Мне алиби Кесяна и Лузгина не представляются бесспорными. На короткой тропе, ведущей от верховьев Малой Лабы до места, где работали геологи, давно нет висячего моста. Но никто не проверил, не было ли там какого-то временного перехода. Если был, то Кесян мог за час дойти от места преступления до геологов. Следствие полагало, что Лузгина видели на горном пастбище за час до убийства и за это время он никак не мог добраться оттуда до верховьев Лабенка. Но свидетель Курашвили показал, что видел в последний раз Лузгина в два часа пополудни по тбилисскому времени. Значит, Лузгин имел в запасе не один, а два часа и мог к пятнадцати часам оказаться на месте преступления. Мог — это еще не значит — оказался, и я здесь не выступаю с обвинением, прошу не истолковать мои предположения превратно. Я только хочу сказать, что следствие не сопоставило и не проверило всего, что можно и нужно проверить и сопоставить для выяснения истины…

Обвинитель, молодой человек с высоким чистым лбом, выслушав заявление адвоката, согласился, что новые факты, выявившиеся на суде, требуют внимательного рассмотрения.

11

— Как же теперь, — спросила Анна Ивановна, — новое следствие?

— Суд вернул дело на доследование, — Андрей Аверьянович подчеркнул последние слова.

— А Николай будет в тюрьме?

— Я думаю, его освободят до нового суда, — сказал Валентин Федорович.

— Об этом мы похлопочем. Возьмем его на поруки, — Андрей Аверьянович улыбнулся, заметив, как вытянулось лицо Анны Ивановны. — Термин приобрел за последнее время несколько одиозное звучание, но существо юридического положения от этого не изменилось.

Они сидели в кабинете Валентина Федоровича. Андрей Аверьянович в глубоком кресле у стола, Анна Ивановна в другом кресле, напротив.

— До суда, может быть, и не дойдет, — проговорил Андрей Аверьянович, разглядывая голову зубра. — Суд, конечно, состоится, но теперь уже, надеюсь, не над Кушелевичем. Он будет свидетелем.

— Я вам так благодарна, — сказала Анна Ивановна, — если б не вы, Николая засудили бы.

— Не думаю, — возразил Андрей Аверьянович. — Если не в первой, то в последующих инстанциях разобрались бы. А благодарить надо прежде всего Валентина Федоровича, — он неколебимо верил в Кушелевича и мне внушил свою веру. И еще за то, что он подобрал мне смирную лошадь. В самом деле, если бы не эта поездка в горы, я, наверное, долго бы плутал в потемках.

— Горное эхо? — спросил Валентин Федорович.

— Эхо — это деталь. Вообще поездка много дала. И этот мертвый лес, и километровый водопад, и небывалая гроза, и разговоры с Филимоновым и Ипатычем — тут не только детали и догадки, но атмосфера, настрой жизни, нравы и характеры. Без этого трудно понять, на что способны живущие здесь люди, чего от них можно ожидать… Я, наверное, туманно изъясняюсь?

— Что же тут туманного? Совершенно ясно, — сказал Валентин Федорович.