Свидетель защиты

А в показаниях свидетелей речь шла о форточке. Вот и верь после этого показаниям свидетелей. Впрочем, они скорее всего не виноваты. Кто-то, может быть следователь, сказал про форточку, и все «вспомнили» — да, в форточку стрелял. А на самом деле, видимо, открыто было окно: конец декабря стоял теплый, под Новый год здесь лил дождь.

Но что это меняет? В том, что Николай Чижов под Новый год палил из ружья, сомнений нет, и какая разница — в открытое окно стрелял он или в форточку? Той ночью он никого не убил, не ранил.

А разница все-таки есть. Если свидетели путали в деталях, они могли заблуждаться и в оценках. Могли превратно истолковать слово, фразу, то или иное действие убийцы или убитого. Не умышленно, а потому, что ненаблюдательны, забывчивы. А ему, защитнику Петрову, надо знать все точно, как оно было. Он, как археолог, по черепкам и наконечникам стрел воссоздающий события, должен узнать побуждения действующих лиц драмы. Такую же работу проделывает следователь. Он идет первым, и адвокат шагает по проторенной им дорожке, перебирая и оценивая добытые первопроходцем факты. Так бывает, но далеко не всегда. Случается, что пути их расходятся.

По идее адвокат должен быть объективен и беспристрастен в оценках. Как и следователь. Но он человек и ничто человеческое ему не чуждо. Андрей Аверьянович никогда не был равнодушен к людям, которых защищал, хотя и научился не давать воли своим пристрастиям и антипатиям настолько, чтобы это мешало выявлению истины.

Если уж говорить, положа руку на сердце, Николай Чижов ему не нравился. Была в этом парне какая-то душевная тупость, неумение или нежелание понять непоправимость содеянного. Коротко стриженная круглая голова, тюремная бледность в лице, влажные губы и бегающие глаза — таким он запомнился Андрею Аверьяновичу после первого свидания. Потом Чижов попривык к адвокату и не бросал на него вороватые взгляды во время разговора, но и в глаза не смотрел.

— Я не нарочно, — твердил Чижов. — Не хотел я его убивать.

А отец Владимира Спицына настаивал:

— Убил умышленно, не дружили они последнее время, ссорились, вот он и свел с ним счеты.

Было в деле и показание одной из жительниц пятиэтажного дома, которая высказала предположение, что ребята не поладили из-за Майки Лопуховой.

Следователь не исключал и такого варианта, он допрашивал Майку, но та все отрицала:

— Ничего у нас не было. Ну, ходили на танцы, в кино, все вместе… Да меня мама домой в одиннадцать загоняла…

И Майкина мама с презрением отвергала домыслы соседки:

— Рано еще моей дочери романы крутить, девчонка еще…

Так ли все это? Мамы не все знают о своих дочках, а бывает, и знают, да не скажут. Случается, что и соседи напридумывают гору небылиц. Всякое бывает. Человеку надо верить, но если человек становится свидетелем, его слова надо проверить и подтвердить, иначе легко впасть в ошибку.

Андрей Аверьянович встал и, спустившись на асфальтовую дорожку, медленно пошел к шоссе. Постояв там, оглядел обширный двор автобазы с рядами машин на колодках, со снятыми колесами, и направился к школе, что стояла на углу Первого автобазовского и улицы Красноармейской.

В школе, найдя учительскую, он спросил учителя истории Костырина и, узнав, что тот на уроке, присел, чтобы подождать его.

С Костыриным Андрей Аверьянович не виделся около года, с тех пор, как по его просьбе взял дело Олега Седых. После суда они распрощались, высказав намерение как-нибудь встретиться и посидеть за рюмкой доброго коньячка. Но конечно же, не встретились и не посидели: все недосуг.

Увидев Петрова в учительской, Костырин изумился.

— Какими судьбами, Андрей Аверьянович?

— Шел мимо, вспомнил, что вы здесь работаете, дай, думаю, загляну.

Костырин улыбнулся недоверчиво.

— Чтобы вы — и так просто…

— Есть кое-какой интерес, не скрою, — признался Андрей Аверьянович.

— Всегда к вашим услугам. Пойдемте в исторический кабинет, там никто нам не помешает.

Они поднялись этажом выше и вошли в небольшую комнату, увешанную историческими картами, заставленную гипсовыми слепками с бюстов античных деятелей. Андрей Аверьянович подошел к Юлию Цезарю и постучал ногтем по круглой голове великого полководца.

— И ты, Брут! — усмехнулся Костырин. — Почему-то чаще других именно Цезарю достается от любознательных учеников.

— Удивительный купол, он меня всегда поражал совершенством формы.

— Какие высокие мысли рождались под этим куполом! — не без торжественности произнес Костырин.

— Вот этого я бы не сказал. Мысли были заурядные: прийти, увидеть, победить… Вы, наверное, помните эту невеселую историю, которая приключилась весной во Втором автобазовском переулке?

— Убийство?

— Да. Один молодой человек застрелил другого из охотничьего ружья.

— Помню.

— Действующие лица, видимо, были учениками вашей школы?

— Были, — сказал Костырин, — но в прошлом учебном году они у нас уже не учились.

— Вы их знали — Николая Чижова, Владимира Спицына?

— Они учились у меня в восьмом классе.

— Вот как? На такую удачу я не рассчитывал.

— Вы кого же будете защищать, если не секрет?

— Почему же секрет? Николая Чижова.

— Это который…