Свидетелей не оставлять

Карина привыкла ко всему. Но с каждым днем с Гленом становилось все тяжелее. Она жила в сумрачном мире, полностью придавленная волей Глена, образом жизни Глена, прихотями Глена, настроениями Глена. Притом настроение его с каждым днем становилось все отвратительнее, а прихоти – экстравагантнее и опаснее. Если бы в голове у Карины были не опилки, а мозги, она бы не могла не понять, что Глен подвержен приступам маниакально-депрессивного психоза. Дни угрюмого ничегонеделания, одинокое сидение часами с остекленевшими глазами перед очередной бутылкой водки «Распутин» (он почему-то полюбил именно этот сорт и хлестал водку с каждым днем все больше и больше) сменялись подъемом, лихорадочной активностью, агрессивностью. Что он выкинет в таком состоянии – можно было только гадать. Как-то он привез Карину на какую-то дачу, где их ждали Йошка Цыган и три валютных проститутки, обычно подрабатывавших у «Интуриста». Веселье вылилось в отвратную групповуху, безумную оргию, которую Глен приказал одной из девок снимать на видеокамеру. Йошка, накурившись марихуаны, стал крутить проституткам руки и жечь сигаретами ляжки, одну избил так, что посадил ей под обоими глазами здоровенные синяки. Глен по привычке в порыве страсти начал хлестать Карину по грудям – ему это доставляло удовольствие, а ей – жуткую боль.

Но хуже всего были излияния Глена, когда он впадал в депрессию. Он вновь и вновь как в бреду перебирал подробности своих кровавых приключений. От его слов несло холодом могилы. Его голос приводил Карину в оцепенение, ввергал в мир кошмарной фантасмагории и реальной смерти. Иногда это заканчивалось такими постельными картинами, что любая фирма по производству порнографической продукции заплатила бы большие деньги за съемку. Погружение во тьму Гленова существа доводило Карину до эротического безумия.

В те редкие моменты, когда Карина могла трезво, со стороны взглянуть на ситуацию, в которой оказалась, она впадала в отчаяние оттого, что живет с убийцей, у которого с каждым днем становится все хуже и хуже с головой. Она ясно осознавала, что это смертельно опасно и надо что-то решать. Но понимала – ничего решить она не в состоянии.

В тот день Глен пребывал в тоске. На столе стояла наполовину опорожненная бутылка. Его опять потянуло на такие подробности, что у Карины леденела кровь.

– Пей, – протянул он ей хрустальный фужер с водкой и пододвинул банку с солеными огурцами.

– Я не хочу.

– А я хочу! Что, я один должен пить? Пей! За нас.

Тонко звякнули фужеры. Водка обожгла Карину, и внутри стало разливаться тепло, но не такое, как обычно – приятное, расслабляющее, а какое-то инородное, химическое. Водка была нормальная. Дело было в Карине. Она не любила водку. И не любила пить ее с Гленом, когда он в таком настроении.

– Чего моргала выпучила? – вдруг тяжело посмотрел на нее Глен.

– Ничего не выпучила.

– Ладно, не дергайся. – Он потрепал ее по щеке так, что на коже остались красные полосы. – Знала бы ты, как мне все обрыдло. Все! Что молчишь?

Карина пожала плечами. Начиналась очередная сказочка тысячи и одной ночи. Очередной концерт вопреки заявкам зрителей. Как же она ненавидела его в такие минуты!

– Ску-учно, понимаешь, Карина… Я не Рэмбо, но эту дыру поганую в свои руки взял. И знаешь почему? По тому что всех паскудников, кто мне дорогу перебегает, должен замочить! И ни одного паскудника мне не жалко. Потому что они паскудники.

– Глен, я просила, не надо! – взвизгнула Карина. Она поднялась, но Глен швырнул ее обратно в кресло.

– Сиди, дешевка. Знаешь, я могу подумать, что ты тоже паскуда, и мне и тебя не жалко будет.

– Ты мне постоянно угрожаешь!

– Правда? Не замечал… – Глен взял острый длинный столовый нож и потрогал с уважением лезвие. – Представь, Кариночка, нож входит в твое тело. Ты еще все чувствуешь и понимаешь, находишься в сознании. Ты видишь, как у тебя вываливаются кишки, и пытаешься их удержать. Ты видишь, как уходит кровь, а вместе с ней и жизнь. Ты начинаешь осознавать, что произошло непоправимое, что ничего не вернуть назад, но все еще на что-то надеешься. На чудо. Чудес не бывает.

Карина заплакала.

– Боишься меня? Правильно. Я сам себя боюсь. Но не очень… Карина. А тот свет есть?

– Нету!

– Не ори. Наверное, есть… Они приходят оттуда ко мне. И все чаще. Приглашают к себе. Хрен им!.. Что, думаешь, глюки? Это у цыгана глюки после дозы наркотика. А у меня не глюки. Паскуды, которых я убил, действительно за мной приходят. – Глен опрокинул еще фужер водки и, зажмурив глаза, зашарил рукой по столу в поисках соленого огурца.

– Ты врешь. Такого не может быть! – крикнула Карина. Глен уже который раз говорил о каких-то призраках, но она ему, конечно, не верила. Эти его рассказы выводили ее из себя.