Свидетели БРТН

Сидящие в зале проснулись. Главный полковник наклонился, явив городу и миру лысину с размазанной по ней кровавой кашей бывшего единственного сохранившегося, но теперь убиенного насекомого. Зрелище было явно «восемнадцать плюс», поэтому полковники и важняки вздрогнули, самые сообразительные торопливо достали смартфоны и сфоткали окровавленную макушку начальника, напряглись, дабы правильно прочувствовать момент и перенести это чувство на собственных подчиненных.

«Блин, – подумал тягостно Волобуев, – где ж столько комариков найти, осень-то уже глубокая, чтобы эмоции пореалистичнее передать… а впрочем, попрошу у коллег снимок, распечатаю на цветном принтере покрупнее и на стенку повешу, чтоб боялись».

– В общем, Попов, – разогнулся Петров, зрачки его глаз расплылись во всю радужку, – с тебя по этой ситуации фамилии, имена, явки, что обещают, какие суммы набрали. В случае необходимости привлекай налоговиков, типа неуплата каких-нибудь экскурсионных или экологических сборов.

– Слушаюсь, Виктор Николаевич, – интимно прикрывая веки, проникновенно пролепетал полковник, занимающийся экономическими преступлениями. – И немедленно доложу в течение недели.

– Да уж, – остывая, буркнул Петров, – побеспокойся, пожалуйста.

В большое окно звучно царапнулись большие ветки, заказанного коммунальщикам на спил пятидесятилетнего вяза, помнившего ритмы и групповые драки трех ударных комсомольских строек города. Присутствующие повернулись на стук: дерево порывисто раскачивалось, теряя утонченную листву, отмершие веточки, сухие узловатые сучья.

6.

Рабочий день города и горожан продолжался. Завоняло органическими отходами, накрывшими населенный пункт с юга, понесло окалиной перегоревшего металла от металлургического комбината с востока, бодренько выбросил порцию амбре прокисших дрожжей с севера соответствующий заводик, понесло пороховым перегаром с карьеров двух горно-обогатительных предприятий с запада.

Ветер, шипя и посвистывая, принялся взбалтывать этот гремучий коктейль, сгоняя к окрестностям плотные тучи, невежливо подталкивая так и не выпрямившееся в полный рост солнце к закату.

Прошло восемь часов. Мрачнело.

7.

К театру для детей и молодежи подкатывали шикарные европейские, североамериканские и азиатские автомобили, из которых, шурша волочащимися по пыльному асфальту разноцветными вечерними платьями, мерцая длинными инкрустированными перчатками и поблескивая всевозможных размеров драгоценностями, величаво возникали женщины. Они слегка в сторонке, терпеливо и благосклонно, дожидались солидных мужчин, оприходовавших мелкие детали по окончательной стоянке железных коней, чтобы рука об руку двинуться к вратам Мельпомены. Возле них государственных мужей и достойных спонсоров, – содрогаясь от пронизывающего все швы ненового, кукольного костюмчика тоненького, уже почти зимнего ветерочка, – встречал сам режиссер и волнующаяся от постоянных приливов директриса театра.

Мощные фары заморских технологических диковин и бледная полная луна, – сменившая в декорациях тусклого неба уставшую звезду, но все равно то испуганно ныряющая за облако, то кокетливо выглядывающая из-за него, – вместо побитых ночными хулиганами фонарей дискретно освещали провинциальную ярмарку тщеславия, выхватывая из сумрака заветные буквы на автомобильных номерах: ААА, магическое число 666, железные аусвайсы с большим российским триколором вместо номера региона в правом углу.

Комплекс зданий администрации и постоянно реконструируемый театр разделяла только замощенная черно-белыми брусками площадь, обозначенная ласковым населением полем дураков, поэтому глава являлся на избранные представления пешком, но в сопровождении смешанной половой свиты подчиненных, отчетливо демонстрируя солидным и достойным, а также прочей разночинной публике, кто в доме хозяин.

В этот день, несмотря на семейную трагедию, Иванов-старший двигался, как привык, в театр, дабы положить начало новому театральному сезону. Жена умоляла его остаться с ней, дома, наигранно билась в истерике и пила стаканами виски, но административный шеф был неумолим, поскольку государственные интересы ставил превыше всех остальных. Минимальное, что он позволил себе, – черный батистовый дорогущий платок, из единственного в городе бутика Славы Зайцева, небрежно, со вкусом вставленный в нагрудный карман черного пиджака. Увидев осунувшегося и похорошевшего, как немедленно постановила дамская половина служивых, от горя главу, работники аппарата срочно переоделись в черные одежды, заныканные по укромным местам кабинетов. Мужчины выставили углами черные, в различной ценовой шкале, платочки, а женщины повязали на головы черные, от бархатных до атласных, кружевные ленточки.