Свидетели Чистилища

– Может, с праздника возвращаются домой? Сколько ж там выплясывать можно, да еще и под такой скудный репертуар? Я бы на пятом повторе рехнулся.

Действительно, прислушавшись, можно было расслышать либо «Катюшу», либо «Калинку-малинку», либо «Подмосковные вечера», либо «Но любимое есть Куровско-оое…». И так по кругу.

– Кир, а не кажется ли тебе, что нас тупо водят за нос?

– Да как? Ты же сам слышишь – гуляют, песни распевают. Никаких тебе взрывов, никакой стрельбы. Даже если бы там какие-нибудь бесшумные ниндзя шуровали, неужели ты думаешь, что народ спокойненько наблюдал бы, как соседей вырезают, и продолжал бы орать гимн Куровского?

– Мнится мне, Кир, что это отвлекающий маневр. Настоящие «увеселительные мероприятия» не там проходят.

– А где же?!

– Ну-ка, давай прокатимся до монастыря!

– Легко, – пожал я плечами. – Заодно вернем мой резиновый костюм, который эти эльфы ушастые отобрали. И автомат, кстати, тоже. Дашь порулить?

– У тебя водительских прав нет, так что становись за пулемет, братишка, – ухмыльнулся Жорка.

– У меня и разрешения на ношение оружия нет, но тебя же это не останавливает? – проворчал я, однако послушно полез в салон «хаммера», чтобы через минуту высунуться из люка с поворотной турелью.

* * *

Урсуле второй раз в жизни пришлось выйти одной против стаи – именно стаи, потому как чувствовалось в этой группе людей в балахонах что-то дикое, хищное, звериное. И интуиция подсказывала немке, что эта стая вряд ли прочтет ее мысли и проникнется, проявит милосердие, как в свое время волк по имени Вольф. Но что делать, если здесь и сейчас, в месте, напоминающем Стоунхендж, она была одна-одинешенька?

– Что вы хотеть? – проскрипела она, от волнения снова сбиваясь с относительно чистой русской речи на дурацкий акцент.

– А чего нам хотеть? Кушать мы хотим. Огурчики-помидорчики. Да и все остальное.

– Мы выращивать больше, чем надо, – кивнула немка. – Давайте делать торговлю. Zusammenarbeit. Сотрудничать.

– Да ты никак шутишь?! – рассмеялся полноватый мужчина в центре группы и откинул капюшон.

Харитон. Главный из большого Могильника. Почему он в льняных тряпках, которые обычно носят Свидетели Чистилища? Он тоже подвергся влиянию Божены, вдовы Гжегожа, и Матвея, ее теперешнего мужа?

– Зачем нам с вами сотрудничать, ведьма ты нерусская? Вы, вон, с мутантами сотрудничайте, у вас это хорошо получается. Только подальше отсюда. Мы свое пришли забрать, нам товарообмен ни к чему.

– Свое?

– Ну а как ты хотела? Это же земля наших предков, эти домишки наши бабки-дедки строили, в этом храме наши родители молились.

– Во времена твоих родителей тут была лечебница… как это?.. психушка! – огрызнулась Урсула.

– Ну, как бы там ни было, – пожал плечами Харитон и через голову стянул балахон. То же проделали и остальные пришедшие люди, и у каждого под бесформенной одеждой оказалось оружие. – Видишь – мы тут День города празднуем, и чужие нам, исконным жителям Куровского, на празднике не нужны. И вообще не нужны. Мы не имеем ничего против тебя и твоих друзей. Если вы спокойно соберетесь и уйдете – мы никому не причиним вреда.

– Уйдем? – растерялась Урсула. – Но куда? Мы спаслись от Войны в Могильнике, но нас прогнали оттуда через три года, потому что мы были чужими. – Она заметила, как по тропинке к ним со стороны Куровского приближается новая группа в льняных одеждах, а между стволами мелькают еще несколько силуэтов. – Тогда мы спаслись здесь. Мы привели в порядок жилища и обустроили быт… Мы жили здесь семнадцать лет! И вы снова хотите нас прогнать? Но за что?

– А ты забыла? – вдруг донесся певучий голос с тропинки. – Забыла, за что вас прогнали из убежища? Забыла, что ты сделала с моим мужем?

– Божена!

– Я уж думала, не получится рассчитаться с тобой, немецкая гадина, но Бог услышал мои молитвы.

Из складок балахона Божена вытащила пистолет, неумело прицелилась и выстрелила. Отдача вырвала оружие из ее руки, но дело уже было сделано: седая колдунья оседала в центре круга из камней, держась рукой за окровавленный живот.

– Зачем?.. – морщась, простонал Харитон и сделал несколько шагов к раненой.

– Зато теперь уж некуда отступать, – ответила Божена, поправила белую косынку и перекрестилась. – С Богом, мальчики.

* * *

Мара измучилась, плутая в лабиринте.

Не было никакой возможности как-то помечать пройденный путь, не было шанса отличить один коридор от другого. Сколько раз она возвращалась в одну и ту же точку? Или, наоборот, как далеко ушла под землей от Куровского? И куда? В Давыдово? А может, она по-прежнему крутится возле того, самого первого хода, по которому бежала прочь от колодца и похитителя?