— Нет, — помотал головой Дмитрий. — Опять на меня накатывает, хотя и чувствую, что ненадолго… Не стоит. Никуда Отиль не денется.
— Но знаешь, иногда все решают не часы даже, а минуты, — заспорил майор. — Сам же говоришь: Данилова пропала, Милош лютует, в подземелье какие-то мутанты мир вот-вот захватят… Кстати, ты не боишься, что Милош сюда заглянет? Проверить — не вернулась ли Данилова?
— Не боюсь, — просто ответил Живец.
— Почему?.. И кстати, как ты вошел? Она полицейский чин, в квартире огнестрельное оружие, то есть за ее замком присматривают, с отмычкой лучше не подходить.
— Я взял ключи у ее соседа, она держала у него запасные, — признался засыпающий Дмитрий. — Кстати, он отравился таблетками.
— Что?!
— Сам, сам отравился. Записку оставил, клонов очень боится… Дурак. Можно подумать, бессмертный — вот и пришлось таблетки жрать, чтобы из игры вывалиться. А Милош не придет, Аркаша, не волнуйся… Я просто это знаю.
— Почему он может не прийти? — не унимался майор. — Это же элементарно — утроить здесь засаду! Я, когда сюда шел, думал, что тебя в живых-то уже нет. Но вокруг было чисто…
— Наверное, что-то случилось. Но нас это пока не касается. Ты поищи что-нибудь еще полезное, а потом ложись спать. Утром поедем вышибать из Отиля показания, Просто поверь мне, Аркаша. Сам видишь — я не тот человек, которого можно прихватить голыми руками. Если говорю, что Милош не придет, значит, знаю точно. Утром поедем…
— Нас туда не пустят! — Шацкий продолжал скачивать информацию. — Запрещено, а чувства верующих защищает Конституция. Но ты меня завел, я, пожалуй, рискну туда ворваться по нахалке, с удостоверением… — Майор, покачиваясь, подошел к Живцу и забрал у него бутылку. Допил остаток одним глотком, всмотрелся в лицо спящего. — Странный ты малый, Гладышев. Очень странный. И об этом я еще очень хорошо подумаю… Трудно иметь дело с киллером, да еще болтающим о мутантах и зеленых человечках. А верю я тебе только потому, что…
«Потому что руководство приказало, — про себя закончил он. — Сволочь же этот Бурджули. Сам бы вот так повоевал, в одиночку и без прикрытия…»
— Все просто, — говорил Зеленка, и Сучок без устали кивал. — Сначала люди построили города. В городах не растет жратва, в городах ее надо покупать. Значит, уже задумаешься: заводить ли кучу детей? Не очень охота хоронить-то. А хоронить придется, потому что всякие заразные болезни город стороной не обойдут. Это в деревушке глухой отсидеться можно и крапивой в голодный год прокормиться. А еще в городе много соблазнов. А что такое соблазн? Это нож в живот. И вот был человек, и нет его, и потомства не оставил. А другой спился. Третий болезней нахватался… В деревнях такое редко бывало.
Города росли, заводики там строили да фабрики. На тех заводах понаделали всяких штук, чтобы землю обрабатывать, побольше жратвы из нее высасывать. А раз так — зачем столько крестьян? Железки же есть! Вот и стали крестьяне разоряться да со всеми своими детишками в город тащиться, за гроши на фабрику устраиваться. Тут уж не пожируешь, на крапиве не проживешь… И опять же, эпидемии да соблазны.
Ну а как большинство народа в городах оказалось, то, значит, и мода распространилась городская. У них там хоть и голодно, однако ж сортиры теплые и телефоны-телевизоры. Крестьяне смекнули: надо жить по-человечески. Значит, много детей не стругаем, а деньги копим и обустраиваемся.
В городе все рядом, все видно. Вот тот в чистом ходит, не потеет, а получает больше моего. Почему? Потому что образованный, доктор или инженер, все равно. Значит, хватит мне и одного-двух ребятенков, чтобы им хоть какое-то образование дать, а это денег стоит. За городскими и крестьянин так думает, вот и все. Убывать начинает население.
Дальше — больше. Даже если и деньги есть, кому надо много детей? Хлопоты с ними, от телевизора отвлекают. Жена станет толстой да больной. А если помрет? Жалко детенышей-то, а себя еще больше. Уж лучше не рисковать, тем более что крепким здоровьем городские никогда не отличались. И убывает население, убывает…
Пока было откуда, завозили народ. Но и там год за годом все меньше становилось мест, где люди плодились. Все стали умные, все образованные. Ведь как: народ уезжает и тем, кто остался, добра побольше достается. Хоть младшего, а отправим учиться, вот и потянулась ниточка. А уж конец-то близок.