Свидетели Цусимы

Под вечер машина дала полный ход, и броненосец стрелял лишь изредка, для чего останавливался и снова шел полным ходом. В машине говорили: «Победа наша!» И мы думали, что преследуем неприятеля. Но часов в 8 вечера в машину передали, что «Ослябя», «Бородино» и «Александр» погибли, что японская эскадра разбита. Было уже совсем темно, и эскадра Небогатова шла во Владивосток, делая по 80 оборотов и более».

Как при любой катастрофе, люди и здесь вели себя по-разному. Одни были героями, другие нет, третьи же покрыли себя позором. К третьей категории, если не преувеличивает А. Затертый, относились три офицера «Нахимова». «Едва только начался бой, три офицера (капитан, казначей и лейтенант) залезли в поперечный проход на самом днище судна. Здесь было безопасно. Этим проходом подносчики снарядов подавали 75-мм снаряды на батарейную палубу. И вот в этом-то совсем не подходящем месте (и в неподходящее время!) эти офицеры бесстрашно занимались уничтожением вина, принесенного ими с собой. Там, наверху «мозолистые руки» — матросы, — глядя в глаза смерти, самоотверженно расплачивались за чужие грехи, а в это время три благородных представителя «белоручек» храбро и шумно опорожняли бутылку за бутылкой во славу их любимого Отечества. Подносчики боеприпасов были вынуждены обходить боком этих «синьоров», которые были заняты своей оргией и имели еще наглость покрикивать (насколько позволяли им их пьяные языки): «Держись стороной!».

Совсем другим человеком был Курсель, мичман с броненосца «Суворов», один из трех офицеров, которые, уцелев в бою, предпочли остаться на погибающем судне. Семенов встретил его в тот момент, когда японская артиллерия расстреливала броненосец.

« — Куда вы идете?

— Посмотреть кормовой плутонг и взять папирос в каюте — все выкурил.

— В каюте? — И Курсель хитро усмехнулся. — Я сейчас оттуда, но, впрочем, пойдемте, я провожу.

Он действительно оказался полезным провожатым, так как знал, где дорога свободна от обломков.

Добравшись до офицерского отделения, я в недоумении остановился: вместо моей каюты и двух смежных с ней была сплошная дыра. Курсель весело хохотал, радуясь своей шутке. Внезапно рассердившись, я махнул рукой и пошел обратно. В батарее Курсель меня догнал и стал угощать сигарами.

Когда мы спускались в нижнюю батарею, что-то ударило меня в бок (должно быть, какой-нибудь обломок), и я пошатнулся.

— Опять задело? — спросил Курсель, вынимая изо рта сигару и участливо наклоняя голову».