Справа от них тянулась военная дорога и полоса вечнозеленых деревьев, защищавшая их от ветра с Балтийского моря, слева сверкали льды Фришес-Хафф, над которыми время от времени пролетали артиллерийские снаряды. Во время одной из многочисленных долгих остановок по дороге мимо них прогнали многотысячную колонну русских пленных. Фрау Эрих видела, как многие из них подходили к мертвым лошадям, отрезали куски мяса и ели его сырым. Даже если она испытывала к ним какое-то сочувствие, его быстро вытеснил страх: что, если они расправятся со своей охраной и нападут на беженцев? Но ничего не произошло, и вскоре они достигли конца дороги на Фрише-Нерунг. Прибыв в огромный общий лагерь в Штуттгофе и распрощавшись с фермером, она вдруг поняла, что осталась одна. Никто не хотел помочь ей – чтобы получить порцию хлеба и супа, требовалось часами стоять в очереди, а она не могла оставить детей лежать на соломе одних. Пока она пыталась заинтересовать других своим бедственным положением, у нее украли багаж и сумочку со всеми драгоценностями, сберегательными книжками и деньгами. В конце концов, благодаря помощи сначала офицера СС, затем полицейского и железнодорожного служащего, фрау Эрих добралась до Данцига. Здесь тоже помогли связи: знакомые увидели их имена в списках новоприбывших, забрали их из лагеря беженцев и заботились о них, пока они не оправились достаточно, чтобы через три недели сесть на корабль, направлявшийся в Данию.
Доротею Дангель и других жителей ее деревни под Растенбургом всю дорогу от дома и во время перехода по льду вела за собой пожилая хозяйка поместья. Доротея, дочь лесоруба, уже не была той двенадцатилетней девочкой, которой в сентябре 1939 г. отец задал взбучку за то, что она часами стояла на улице и бросала цветы уходящим на войну солдатам. Не была она и той уверенной в себе шестнадцатилетней девушкой, которую однажды вечером до самого дома преследовал излишне любвеобильный немецкий солдат, или той, которая с удовольствием вышагивала по деревенской липовой аллее с тяжелой почтальонской сумкой через плечо (хотя ей было трудно выдерживать выжидающие взгляды жен и матерей, которым она приносила телеграммы с извещениями о смерти). Сейчас ей было холодно и страшно. Их группу вытеснили с косы Фрише-Нерунг на лед военные конвои, требовавшие освободить для них дорогу. Продвигаться, не опасаясь регулярных обстрелов советских самолетов, можно было только по ночам, но именно тогда на льду становилось опаснее всего. Однажды ночью, когда Доротея шла в темноте по дороге и несла продукты своей семье, к ней обратилась женщина с ребенком, умолявшая дать ей немного еды. Доротея отказала ей. Но когда она добралась до своих родных, ей стало нестерпимо стыдно: оказалось, что, пока ее не было, их накормила армейская полевая кухня [37].
Более 600 000 человек бежали через залив или вдоль косы в сторону Данцига. Около 10 000–12 000 человек двигались по Фрише-Нерунг в другом направлении, от Данцига на восток, в Нойтиф, и, бросив лошадей, повозки и большую часть имущества, садились в Пиллау на один из кораблей, начиная с 25 января эвакуировавших беженцев с Земландского полуострова. Этот восточный конец Данцигского залива стал последней частью Восточной Пруссии, захваченной советскими войсками, – он еще держался даже после капитуляции Кенигсберга в апреле 1945 г. Когда Мартин Бергау и другие ребята из гитлерюгенда и фольксштурма Пальмникена выходили на ночное патрулирование (в своем волнении нередко открывая огонь по колеблющимся теням на снегу), они иногда встречали немецких солдат, под покровом темноты скрытно пробиравшихся в сторону Пиллау. Когда Бергау предложил им остаться и вместе защищать свою землю, шестнадцатилетнему юноше преподали урок выживания: «Ты думаешь, мы хотим отморозить здесь задницу?» – сказали ему [38].
В ночь с 26 на 27 января Мартин Бергау услышал выстрелы возле своего дома в Пальмникене. Он машинально сделал то, чему его учили в зенитной части и в фольксштурме: оделся, схватил ружье и вышел из дома. Он увидел, как женщина, пытавшаяся спрятаться в их палисаднике, выбежала обратно на дорогу, и там ее застрелили. Стряхнув с себя сонное оцепенение – было три часа утра, – Бергау разглядел очертания длинной колонны разношерстных фигур, которые шли по дороге, подгоняемые выстрелами. Отец затащил Мартина обратно в дом и велел ему не связываться с конвоем, перегонявшим заключенных. На следующее утро он обнаружил на калитке обледеневшие клочья окровавленной одежды. Повсюду на дороге, ведущей в город, местные немцы видели, как заключенных забивали прикладами винтовок или стреляли им в затылок, поставив на колени в снегу у дороги. Это были узники трудовых концлагерей Хайлигенбайль, Гердауэн, Зеераппен, Шиппенбайль и Йезау – всех восточных подразделений концлагеря Штуттгоф [39].