Свидетельница Гора

— А что чувствует Господин? — поинтересовалась Леди Констанция.

— Я боюсь, что полюбил рабыню, — наконец признался мужчина.

— Неужели нельзя полюбить рабыню, даже такую маленькую и незначительную как я? — спросила девушка.

— Проклятые кодексы! — снова перешёл на крик он.

— Так всё-таки, когда мы снова сможем увидеть друг друга, Господин? — повторила мучивший её вопрос Леди Констанция.

— Никогда! — простонал молодой человек и заплакал.

Моя подопечная ошеломлённо уставилась на него. Она почти встала, но тут же снова рухнула на колени. Похоже, что её поклонник, за время, проведённое вместе, проконтролировал вопрос получения ею некоторых основ поведения. По-видимому, он постоянно держал Леди Констанцию под строгой дисциплиной, которую считал подходящей, в конце концов, ведь он был уверен, что она рабыня.

— Никогда, — шёпотом повторил молодой воин, и упёр взгляд в камни.

— Если я вызвала недовольство Господина, я обещаю постараться исправить своё поведение! — испуганно пообещала девушка.

— Я уже слишком долго нахожусь в этом городе, — проговорил он. — Продление срока, предоставленное мне в последний раз, истекает завтра на закате, и на большее они не пойдут. К указанному времени я должен завершить все свои дела, и сесть в транспорт до предгорий.

— Нет! — вскрикнула девушка, но он уже накинул свой плащ на плечи, развернулся и быстро зашагал прочь.

— Господин! — стонала ему вслед Леди Констанция. — Господин!

После того, как он за углом, одного из зданий слева, Леди Констанция рухнула на каменные плиты террасы, и затряслась от рыданий.

В этом плане её судьба, хотя она и оставалась свободной женщиной, мало чем отличалась от судьбы многих рабынь. Ни одна из них не могла выбирать своего собственного пути. Их покупали и продавали, дарили и принимали в дар. Помню я одну рабыню, которая отчаянно хотела служить и доставлять удовольствие человеку, плеть которого она поцеловала первой. Но её чувства, были всего лишь чувствами рабыни, то есть никого не интересовали. Её просто продали из того дома, и унесли невообразимо далеко. Теперь она служила здесь. Не так уж сильно это, на мой взгляд, отличалось от ситуации Леди Констанции, ведь она была пленницей, и тоже не могла идти, куда ей захочется. Решения, как и в случае рабыни, принимали другие. Правда была и существенная разница. В случае с рабыней, правом принятия решения обладает только её рабовладелец. Только с ним следует иметь дело, если кто-то захотел приобрести его женщину. В конце концов, она — его собственность, которую он может, как продать, так и оставить себе, в зависимости от его желания. Средний мужчина этого мира не станет думать о краже рабыни в своём собственном городе, или в городе, в котором он был принят как гость, то есть на него была распространена любезность его стен. Ведь с его стороны это было бы актом противозаконного и позорного разбоя. Иногда такое состояние дел приводит к двойному расстройству. Во-первых, это горю рабыни, хозяин которой не захотел продать её тому, кому она жаждет принадлежать. Во-вторых, расстройство того мужчины, который хочет владеть ею, но кому она не будет продана, по той или иной причине, возможно, из злобы, возможно, потому что рабовладелец пожелал оставить её себе, или, что наиболее распространено, из-за неспособности потенциального покупателя заплатить запрошенную владельцем цену. Просто не надо забывать, что ключом к пониманию этих вопросов, является то, что женщина — статья собственности, что она принадлежит. В случае же Леди Констанции, номинально остававшейся свободной женщиной, я предполагала, что её судьба была в руках кого-то из чиновников Трева. Мне даже было почти жаль, что Леди Констанция не была рабыней, не была имуществом некого рабовладельца, к которому этот одетый в алое парень мог бы подойти с предложением провести переговоры о её покупке. Правда, оставался бы немаловажный момент достаточности его средств для покупки рабыни. Что если наличных средств было бы недостаточно, и ему потребовалось бы распродать здешние активы своего бизнеса? И как мне кажется, он не стал бы её красть. Нет, это не соответствовало его понятиям о чести. Думаю, для него это было бы равнозначно тому, что украсть серебряный кубок или золотую тарелку из дома, в котором он был принят как гость. Так что, не стоило особо удивляться тому, что он, разрываясь между любовью и честью, с такой горечью и гневом, проклинал последнюю. Всё-таки, для мужчин этого мира, чтобы они не утверждали, мы представляем чрезвычайную ценность. Они выслеживают нас, захватывают, заставляют им служить и держат нас в своей неволе. Для них мы — сокровища. Они готовы даже убивать за нас. Однако очень немногие из них, как оказалось, независимо от того насколько мы изящны, насколько красивы и привлекательны для них, готовы пожертвовать своей честью ради нас. И я не стала бы осуждать их за это, ведь как смогли бы они быть мужчинами, если бы у них не было чести? И как смогли бы они, если бы не были мужчинами, настоящими мужчинами, быть подходящими и прекрасными владельцами для нас?