Я умоляюще смотрела на него поверх торчащего из моего рта кляпа. Мои глаза просили его не останавливаться. Я хотела еще, еще! Я ничего не могла с собой поделать!
Внезапно я испугалась. Он же тоже может закричать. Зачастую такие мужчины, в экстазе, от удовольствия, могут издать практически звериный рев! Если он закричит, это может привлечь сюда охранников! Испуганная такой мыслью, я уставилась на него, сжимая зубами вложенный им в мой рот лоскут шелка. Только не закричи!
Я отчаянно замотала головой из стороны в сторону. Но он не обращал на меня никакого внимания. Его глаза сверкали яростью. Наверное, я была ничем в его власти! В следующий момент я начал ощущать свою собственную беспомощность. Я поняла, что была на волосок от того, чтобы быть снова завоеванной. Как жалобно я смотрела на него, и как хорошо, в этом я была уверена, он прочитал мою беспомощность.
Внезапно мужчина замер. Я тоже попыталась не шевелиться. И даже попыталась не чувствовать. Я смотрела на него.
Он не должен рассказать о том, что я была у стены! Он не должен рассказать о том, что я подходила к стене! Я был тиха и послушна. Я не закричала. Я не позвала охранников. Разве я не доставила ему удовольствия? Он не должен рассказать о том, что я ходила к стене!
Что еще я могла бы сделать для него? Только бы он не шумел! Это место не так безопасно, как кажется. Сколько времени мы пролежали вместе? Он что, не понимает, что нас могли заметить со стены?
О, как я боялась, что нас могут увидеть охранники! Да ведь, наверное, уже и время отдыха подходит к концу! Остальные вот-вот выйдут в сад! Что, если сюда придет та, которая назначена старшей над нами? Что, если она нас здесь обнаружит?
Но что мне делать с накатившей нам меня беспомощностью, которая предшествует экстазу? Теперь все было в его руках. Я застонала, в отчаянии глядя на него. Этот мужчина подвел меня к точке, за которой он мог делать со мной все, что хотел.
Теперь я была его полностью.
Насколько же радует их, какое доставляет им удовольствие, подумала я в тот момент, такая власть над нами! Но я сама цеплялась за него, ибо была совершенно беспомощна. Он мог делать со мной все, чего бы ни пожелал. Все было в его руках.
О, пусть этот окажется милосердным! Пусть он будет милосердным!
Как хорошо у них получается выжимать из нас нашу капитуляцию!
Пусть этот будет добрым! О, пожалуйста, окажись добрым! Пожалуйста, будь добрым!
Лицо незнакомца нависало надо мной, его глаза были прямо передо мной. А я, отчаянно цепляясь за него руками, жалобно смотрела в эти глаза и умоляла их.
Внезапно меня осенило, а что если он пришел сюда, чтобы украсть меня? Меня, или просто одну из нас? Сорвать цветок, схватить и унести, как сочный фрукт из сада? Но такое почти невозможно сделать. Безусловно, иногда «цветы» из садов исчезают, но в большинстве случаев за этим стоит кто-то из охраны или из персонала. Это опасно, но возможно. Но он не был из этого дома, ни служащим, ни работником, ни охранником, в этом я была уверена. Таким образом, как без знания дома, без ключей, паролей, без сообщников внутри, он мог надеяться переправить меня через стену или провести через ворота, миновав охранников? Как он мог надеяться подняться на стену, утыканную поверху загнутыми вниз острыми клинками? Но он, кажется, утверждал, что его знают в доме. Могло ли это быть правдой? Если это так, то остается предположить, что он мог бы, в отличие от такой как я, просто взять и уйти. Возможно, ожидая кого-то, он забрел в сад, чтобы скоротать время. Тогда он вполне мог увидеть меня под стеной, и, возможно, среагировав на мою красоту, в конце концов, многие мужчины находили меня таковой, решил на досуге поприставать ко мне и развлечься.
Насколько омерзительным он вдруг показался мне! Но в данный момент я была его. Беспомощно! И это он довел меня до этого состояния. Теперь он мог делать со мной все, чего бы он ни пожелал. Но в душе я знала, что сама хотела его, и возможно, в тысячу раз сильнее, чем он хотел меня. Он был мужчиной этого мира, принадлежащий к тому виду, который мог бы вывернуть нас наизнанку. Мы созданы для таких мужчин.
Незнакомец чуть заметно пошевелился, заставив меня жалобно заскулить. Я уже ощущала в себе шепот приближающейся капитуляции, тихий такой шепот, но становящийся с каждым мгновением все настойчивее и громче.
Уже я перешагнула через границу спазмов беспомощности. Той беспомощности, которая предшествует глубокому экстазу, которая предваряет его близость, которая предупреждает о его опасности. Эта беспомощность иногда кажется удерживающей тебя на твоем месте, как цепи держат у стены прикованного пленника, давая понять, что нет никакой надежды на спасение. А иногда, мне кажется, что эта беспомощность ставит меня, связанную по рукам и ногам, на лезвие бритвы, оставляя балансировать на нем, отдавая во власть столь немного, как тихий шепот чьего-то дыхания.