Здесь, к юго-востоку от города, располагался шахтерский поселок. Население около шестисот человек. Основан в четырнадцатом веке. Сначала окружили, заблокировали дороги, вон там и там. Здесь раньше стояла старая церковь, неподалеку была школа. Там, на пересечении дорог, по выходным торговали мясом, молоком. Там, где камень, они временно расположились. Это фундамент одного из разрушенных домов. Это речушка, ее пытались засыпать, вот там, дальше, озеро. А это единственное уцелевшее грушевое дерево. Ночью их согнали вместе, скорее всего сюда. Дальше распределяли, кого куда, мужчин, женщин, детей. После сожгли, затем сровняли с землей. За ночь. Вон там, чуть дальше по дороге, была еще одна деревня.
Зачем это записывать.
Мне кажется важным.
Записать.
Да. Не уверен, что кому-то понадобится. Тем более что какая-то ценность. Но почему-то важно.
Процесс.
И это, и результат.
Когда-нибудь найдут, почерпнут свидетельства тех, кто все это видел. Будут писать книжки, исследовать.
Что-то вроде.
Но ты этого не застанешь.
Почему. Может, застану.
К тому же ты все видел не изнутри, а сбоку. Насколько интересны свидетельства сбоку.
Кому-то интересны. Мне было бы любопытно прочесть.
Обычно историки читают документы, записи людей, важных самих по себе. Биографы. Литературоведы. Чтобы составить комментарии. Установить, где бывал классик в такой-то осенний день. А обыкновенные люди. Как мы с тобой. Декорация, статисты. Разве что дом упадет, под завалами найдут тетрадку.
Пусть под завалами. Я не претендую. Вдруг кому-то будет важно прочесть. Как мне было важно написать.
Не хочу тебя расстраивать.
Тебе не хочется обратно туда.
Туда. Нет, не хочется.
Не хочешь хотя бы чуть-чуть прикоснуться к прошлой жизни.
Это хочу. Всем хочется. Но я понимаю, что больше нельзя.
Опять преподавать, злиться от глупости руководства, ленивых студентов, готовиться к лекциям, спорить.
Я стараюсь не думать о том, что невозможно.
Ты не можешь об этом не думать.
Могу. Не вижу других вариантов развития. Логика не позволяет. Дальше либо плохо, либо плохо. Еще может случиться, что станет хуже.
Я же не об этом. Я о привычном.
Привычное теперь относительно. Очень разное. Тогда мне было привычно рано вставать, ехать на метро, приезжать в пустую аудиторию, курить на лестнице, пить приторный кофе из автомата, часами болтать у доски, писать мелом. Потом, когда все случилось, мне со временем стало привычно лежать, молчать, пытаться не мерзнуть, что-то есть. Сейчас, когда столько уже тянется, я не знаю, что привычно. Видимо, вот это. Вот, хлеб с сыром привычный, кухня, тарелки, кран капающий, шум вдалеке, постоянный страх.
Когда ложусь спать, представляю себе нормальное.
Когда я ложусь спать, ничего не представляю, стараюсь дождаться, чтобы зрачки перестали бегать туда-сюда, чтобы почернело и не было никаких мыслей в голове. Тогда засыпаю. Потом периодически просыпаюсь, лежу, смотрю в потолок, снова засыпаю, если повезет. Или до утра.
Сны снятся.
Какая-то ерунда снится. Не запоминаю ни сюжетов, ни содержания. Но что-то снится. Иногда ничего. Чаще ничего.
А мне иногда снятся какие-то короткие сценки, люди из прошлого, что-то, что когда-то происходило. Перед сном я вспоминаю иногда людей, которых знал, веду с ними споры о чем-то отвлеченном.
О том, что теперь не имеет значения.
О том, что теперь не имеет значения.
Но тебе просто хочется ощутить хоть какой-то уют.
Что-то вроде.
И по этой же причине ты это записываешь.
Да.
По крайней мере, честно.
Насколько это возможно. Будешь.
Давай. Я сам налью. Ты знал, что слово чай, как и сам напиток, китайское, так вот тэ, которое потом пошло в английский, французский, тоже китайское, это разновидности, на мандаринском и кантонском чай, звук ч, на южнокитайском тэ, или ту, звук т, и вот ч пошло к тюркам, а т пошло в Европу.
Никогда не пил столько чая, как здесь.
Я тоже. Жаль, нет кофе.
Кровь не шла больше.
Нет, стало спокойнее.
Цинизм.
Можно и так.
С ним непонятно.
Непонятно. Думаю, ждать не стоит.
Доброе утро.
Утром ему всегда кажется, что помещение было изменено, и теперь ему придется привыкать к новому порядку вещей.
Сегодня выглядишь получше.
Долго спал.
Часов шесть.
Без пробуждений.
Вроде бы да.
Будешь.
Полчашки.
Хорошо, что стало выравниваться.
Хорошо. Продолжаешь писать.
Немного. Кое-что. Мысли.
Он пытается немного побыть в привычном, в уюте. Как раньше.
Я бы тоже не отказался.
Нужно перетерпеть. Чего ты смеешься.
Ничего.
Потому что теперь стало непонятно, сколько еще терпеть. Возможно, слишком долго. Чересчур. Не доживем.
Что-то будет меняться.
Сколько уже ничего не меняется. Или меняется, но явно не туда.
Мы же больше не считаем дни.
И недели.
И недели. И скорее всего, месяцы.
Ну.
Но что-то же происходит.
Ты сам был там, во время вылазки, видел, что происходит.
Нужно больше времени.
Сильно больше, годы. Хотя не знаю. Может, больше лет.
Может, и так. Улыбаешься.
Больше лет.
Но мы же тут, чтобы попытаться дотерпеть.
Он тебя не слушает.
Думаешь, наивный.
Ты не понимаешь. Там уже все, и тут все. Нечего терпеть.
Тогда зачем мы.
Вот и я думаю зачем. Такая же масса, как эти, одухотворенные, только бесполезная.