Свидетельства обитания

В последний раз мы собрались на ее день рождения. Немного с опозданием. Примерно через неделю. Хотели за город, но ей никогда не нравилось на природе. И уже почти не было сил. Тогда еще ничего не началось. Как ни в чем не бывало. Разговаривали о том же, о чем всегда разговаривают. Семья, дети, работа, кто с кем когда виделся, кто что будет делать в ближайшие месяцы, недели, дни. Она сидела в халате на ночнушку, с платком на голове, молча слушала, улыбалась. Почти ничего не съела. Казалось, это самое страшное, тогда. Конкретный момент. Когда точно знаешь, что дальше. И бесполезно строить догадки, расшифровывать почерк, выспрашивать по телефону, осваивать медицинскую терминологию. Просто расставляешь на столе предметы, открываешь балконную дверь, чтобы не душно, сидишь, смотришь, как едва заметно улыбается. Это было самым страшным. Даже потом парализующим. Грань между очевидным и предполагаемым. Грохот, крики, редкое затишье. Вверх, вниз по этажам. Запах гари. Улица с переменившимся обликом, битое стекло, кирпичная пыль, фрагменты. Разглядывая, можно предположить, что было прежде, как на раскопках. Фундамент античного храма, арка, углубления от колес, рыночная площадь, жилые дома. Воображение непреднамеренно восстанавливает. Определенный архитектурный ансамбль, где по обе стороны от центрального здания некогда два симметричных крыла, размашисто. Покосившаяся геометрия. Помню, как мы ездили с ней на трамвае, из школы, рассматривали вывески, их было много, одна над другой, я читал все подряд, я знал маршрут наизусть, каждый дом, витрину, поворот. Зрение достраивает по памяти. Она почти ничего не говорит, разве что кивает в ответ, наверно, ей тяжело произносить слова, точно не знаю. В комнате много солнца, блики на стеклянных дверцах шкафа с посудой, на фоторамках, подрагивающая от ветра занавеска, шелестящие кроны в окне. Это осталось.