Свидетельство

Сегодня это, вероятно, звучит смешно и странно: «Рылся в бумагах на столе секретаря районного комитета»! А тогда ведь как было: на дверь маленькой комнаты кнопками прикололи кусок ватмана: «Секретарь». На самом же деле в этой комнатушке ютился весь районный комитет. Отсюда отправлялись они каждый по своим делам, сюда же и возвращались. В углу на стареньком «ремингтоне» стрекотала жена Капи, Клара Сэреми, с платком-тюрбаном на голове, в мужниных старых штанах, притихшая, осунувшаяся. Приемных часов в районном комитете не существовало: в комнатушке всегда было два-три человека из комитета. Писали отчеты, тезисы докладов, выписывали мандаты, спорили до хрипоты. Стол был общий, один на всех, и лежавшие на нем «дела» тоже были общими, и каждый мог и должен был их решать. Любой член комитета мог ваять любое из них, просмотреть, вынести решение и, если имел возможность, тут же и выполнить его. Спорные дела обсуждали в обед, когда все собирались на «суп Андраша Беке».

Жизнь в комитете начиналась спозаранок. Бывший камердинер, Андраш Бек, произведенный в чин управляющего делами комитета партии, растапливал в «большом зале» печку, и начиналась беспощадная война между врывавшимся в «зал» сквозь доски окон холодом и едким печным дымом. В комитет без конца шли посетители — некоторые только затем, чтобы почитать газеты «Уй соо», «Сабадшаг»[54], — те несколько полагавшихся району экземпляров, что разносчики газет своего удобства ради приносили и оставляли прямо в комитете.

…Сечи еще в дверях встретили две женщины: одна — бледная, испуганная, совсем еще молоденькая. Другая — тоже бледная, худая, но в глазах ее не испуг, а ярость, гнев.

— Я ей все мои ценности доверила. Она сберечь обещала… Таких в тюрьму сажать надо! Был бы мой муж здесь! Вы посмотрите, товарищ секретарь, кто был мой муж! Сейчас я вам сама покажу, что о нем писала в девятнадцатом году «Вереш уйшаг»[55]! Вот: «На конференции мелких торговцев… выступил продавец, инвалид войны Енё Конрад». Это муж мой. Он инвалид был, девять наград имел, звание «витязя» мог бы получить! А нилашисты угнали его. Был бы он сейчас здесь, знаете, каким бы коммунистом был мой муж-то! Посадите ее, товарищ секретарь! Прошу вас — посадите! Она и двух сынишек моих к себе забрала, чтобы побольше карточек продовольственных нахапать…

Сечи растерянно переводил взгляд то на одну, то на другую посетительницу. Три недели каждая из них в любой миг могла поплатиться жизнью. Но вот они выжили, живы сами, живы двое мальчишек. Так почему же так важны для них сейчас эти два куска льняного «Дамаска»? Что за штука вообще этот «дамаск»? Разве не самое важное, что сами они остались живы? Стыдитесь!

Он так и сказал им.

— Если бы ваш муж был сейчас здесь и был бы действительно коммунистом, он бы вам то же самое сказал.

А в кабинет уже входила новая посетительница, с ребенком на руках:

— Муж меня бросил, сбежал в Пешт с какой-то дрянью. Прикажите, товарищ секретарь, чтобы…

Из какого-то дома пришел управляющий: «Рухнула вся лестничная клетка, не можем попасть в квартиры, вещи забрать. Нужна пожарная лестница». У другого своя забота: «Мы слышали, что из Пешта уже эвакуируют население в провинцию. У нас в доме пятнадцать маленьких ребятишек. Как бы нам устроить их на эти поезда». Пожилой рабочий: «Столяр я, мастерскую хотел открыть, а инструмент весь завалило. Может, помог бы кто раскопать?»

Около десяти часов, воспользовавшись небольшим перерывом в потоке посетителей, Сечи кивнул Ласло:

— Выйдем на минутку!

В большой комнате тоже кипела работа: завхоз Беке с Шандором Месарошем чинили оконную раму; на другом конце стола заседаний, высунув от усердия кончик языка, Жужа Вадас клеила первую стенную газету. Учитель рисования из гимназии набросал для нее шапку: ободранная стена, из-под штукатурки там и сям выглядывают желтые и серые кирпичи. Сечи быстро пробежал глазами статьи: «Национальный комитет создан», ««Товарищи, вступайте в Организацию национальной помощи». Вырезки из «Уй соо», отдел загадок, викторина. «Товарищи, что означают слова: «большевик» и «меньшевик»? Те, кто ответит правильно, премируются книгами». «Премии» уже лежат на столе: Лайош Поллак несколько дней кряду выбирал среди брошенных частных библиотек все, что попадалось из марксистской литературы. Нашел «Экономическое учение Маркса» на немецком языке и сейчас, сидя рядом с Жужей, с таким усердием изучал находку, что даже его торчащие в стороны уши побагровели от напряжения.

— А ты можешь правильно ответить: кто такие «большевики» и кто — «меньшевики»? — шепнул Сечи на ухо Ласло.

Тот остановился, покраснел и вспылил:

— Не знаю. Ничего я не знаю!

— А тебе, пожалуй, следовало бы знать, — смущенно пробормотал Сечи, втягивая шею в плечи. — Ты ведь у нас университет прошел.

Ответ Ласло о том, чего стоит университет с точки зрения марксистской теории — не очень подходил для печати.

Загромыхала лестница. Мимо них, перепрыгивая сразу через две ступеньки, вниз промчалась Жужа Вадас. Ее длинные волосы развевались по ветру.