Свидетельство

Бумагу можно было бы найти в типографии и на картонажной фабрике, а вот полотно нужно покупать в Обуде. Нашлись художники, изъявившие желание малевать, красить. Они не требовали гонорара, но и заставить их две-три недели кряду работать за стакан чаю или тарелку супу в день тоже было неловко. В особенности после того, как один знаменитый художник написал для народной столовой вывеску и получил за нее от Штерна четверть кило сала. Слух о такой воистину царской щедрости Штерна облетел всю округу. Союз демократической молодежи хотел бы выйти на демонстрацию в форменных костюмах, как это делалось в других районах, но вдруг выяснилось, что далеко не у всех есть белые рубашки. Женский союз просил для себя красные косынки в горошек.

План проведения празднества готовил Поллак. Капи составил смету расходов с итоговой суммой в двенадцать тысяч пенгё! Где же было взять такую тьму денег? Принялись урезать. Сначала до семи, потом до пяти, и в конце концов до трех тысяч. Меньше уже некуда. Но откуда было взять и эти три тысячи?..

Постоянно росли и текущие расходы парторганизации. Централизованного бюджетного финансирования тогда еще не было. Правда, собранные членские взносы организация не отчисляла тогда Центральному Комитету, но что это были за деньги с маленького и очень бедного района, — хорошо, если в месяц набиралось и две сотни пенгё.

Капи чувствовал себя в своей стихии и вносил одно деловое предложение за другим. Вначале он предложил распродать мебель и картины. С Шани Месарошем, Янчи Кишем и несколькими предприимчивыми ребятами брался перетащить все это добро на площадь Телеки, на барахолку. Об этих планах услышал инструктор ЦК, Янош Хаснош, как раз приехавший в районный комитет.

— Стоп! У вас есть мебель?

— Ну да! В конфискованных фашистских виллах много всякого добра. Одних роялей штук десять.

Хаснош даже присвистнул.

— Как бы не так — продавать! Члены правительства, товарищи, вернувшиеся из эмиграции, все еще ютятся кто где. Ни дивана, ни стола ни у кого… А вы — мебель на барахолку! Немедленно заактировать ее всю!

— Невозможно.

— Как так?

— Воруют ее все, кому не лень.

Тогда подыщите склад, снесите все туда и возьмите на учет. Ни наша партия, ни другие, ни общественные организации не имеют приличной мебели. Меблируйте сначала их помещения. Можно также кое-что дать нуждающимся товарищам, тем, у кого пропали все вещи. А остальное заберем мы. Мебель по нынешним временам — сокровище! Кто знает, когда-то мы начнем снова ее производить! А вы хотите все это на барахолке промотать! — возмущался Хаснош.

До сих пор Хаснош все еще щеголял в своей партизанской одежде, только автомат заменил на красивый немецкий парабеллум.

Склад, акты, перевозка — новые заботы! Ну, не беда, книги-то продавать никто не запретил. За ними явился какой-то местный книготорговец по имени Махала и за глаза скупил все частные библиотеки конфискованных вилл. За все оптом уплатил в партийную кассу пять сот пенгё. Капи ходил довольный, размахивая сотенными бумажками.

Но кончилась и эта его затея неприятностью для него.

Из Архива прибежал долговязый бородатый старик и отчаянно завопил:

— Что вы делаете? Вы продаете целые библиотеки, когда там могут оказаться бесценные сокровища: древние экземпляры, шедевры Эльзевиров[58], букинистические редкости, книги с рукописными пометками на полях!..

Сечи не знал, кто такие Эльзевиры и что такое букинистические редкости, и потому растерянно моргал, глядя на бородача, размахивающего у него перед носом руками. Вызвал к себе Капи. Тот возмутился: он старается, добывает для партии деньги — и ему же за это головомойки! Начали снова торговаться с книготорговцем, чтобы давать всю книжную массу на предварительный просмотр специалистам из Архива. Купец согласился, но с условием: все, что те пожелают забрать в Архив, пусть оплатят. «Я торговец, а не меценат, — вопил он. — Мне пришлось людей нанимать, и они два дня таскали на своем горбу всю эту уймищу книг». В недрах склада купца-букиниста в страшном беспорядке были вперемешку свалены словари и энциклопедии, классики и бульварное чтиво, бесценные редкости и календари, стоившие меньше, чем истраченная на них бумага, памятные альбомы в честь тысячелетия Венгрии.