Свидетельство

— Да, разрушено девятьсот шестьдесят три вагона, товарных платформ и пассажирских вагонов, — подтвердил Казар и со вздохом добавил: — Десять миллионов килограммов металлолома.

— Все десять миллионов — лом?

Казар поискал что-то у себя в карманах.

— Где же она?..

Худенький парнишка в длинных, мешковатых штанах, старом пальтишке и вязаном берете, почти совсем ребенок, бросился ему на помощь.

— Вот она, у меня! — По голосу стало ясно, что это был не парнишка, а девушка.

Девушка в мешковатых штанах протягивала Казару потрепанную клетчатую тетрадку. Все — и комендант и Ласло — оглянулись на «парнишку» с девичьим голосом, а та покраснела от смущения до корней волос, и в ее серых глазах, удивительно больших на бледном, худеньком личике, казалось, даже заблестели слезинки.

Казар рассеянно послюнил палец и стал листать тетрадку.

— Вот, — начал он. — Двести пятьдесят три пассажирских вагона — все разбитые. У сорока можно использовать раму. Колеса придется проверять каждое в отдельности, но думаю, что пар четыреста наберем. Конечно, трудно сказать, какие внутренние, структурные изменения могли произойти о металле от ударов, огня…

Комендант слушал его со всевозрастающим вниманием.

— А как с паровозами?

— Шестьдесят семь. Из них штук пять мы кое-как приведем в порядок, и еще штук двенадцать, возможно, удастся использовать после капитального ремонта.

Комендант медленно двинулся дальше. Казар пошел с ним.

— Рельсы и полотно, — продолжал рассказывать он, — пострадали сильнее всего. Вот, поглядите, какая сила заключена во взрыве! Тяжелая катаная сталь, и вот — не сломана, а сожжена огнем… Видите? Металл буквально испарился, обратился в газ.

Изуродованные рельсы извивались, словно змеи, словно раненые звери, тянули к небу свои шеи. Повсюду — разбросанные, втоптанные в грязь костыли, головки болтов, щепа раздробленных взрывом шпал.

— С тысячи метров полотна, — продолжал Казар, — мы могли бы набрать сейчас рельсов — кусков рельсов — на триста погонных метров пути.

— Что-то не вижу я здесь вообще ни одного исправного вагона, — усомнился комендант, — даже оснований.

Казар улыбнулся.

— Это дело нелегкое — увидеть. На первый взгляд здесь сплошная спекшаяся масса… — И, словно поверяя великую тайну, шепнул: — Все, что уцелело, в основном — в туннеле.

Они шли молча. Затем комендант спросил:

— Вы — инженер?

— Да.

— Я тоже инженер, — улыбнулся комендант. — Только я работал не с железом, а с деревом. С живым деревом…

Казар удивленно взглянул на коменданта, решив, что его плохо перевел переводчик.

— Я — инженер лесничества, — пояснил комендант, протянул Казару на прощание руку и одним прыжком очутился на откосе железнодорожной выемки.

Дальше их путь лежал по разрушенному, пустынному Дёрскому проспекту. Ласло и сам не понимал, почему даже зрелище тысяч трупов не вызывало в нем такого ужаса, такой кладбищенской безысходности, как эта грязная, заваленная грудами ржавого металла клоака. Видно, нервы опять сдают…

Безлюдные руины, серые фронтоны пялились в небо; кое-где — особенно над проемами окон — огонь, сожравший рамы, а затем и штукатурку, сделал ее бурой, как терракот. Между руинами боязливо тянулись кверху тоненькие и такие странные молодые побеги осиротевших деревьев. Да и они, деревья, тоже по большей части погибли. Их погребли под собою обрушившиеся дома, — перерубили пополам снаряды и мины. Вот толстый, в целый обхват ствол, иссеченный впившимися в него белыми осколками, — без ветвей, без кроны. Когда-то это, вероятно, было красивое, высокое дерево. Комендант остановился подле него, глазом знатока осмотрел, обойдя вокруг, и даже присел на корточки, изучая ствол, пока Ласло сверху глядел на узенькую змейку железной дороги и про себя повторял: «Не бывать здесь больше станции…»

— Взгляните-ка сюда! — позвал его вдруг комендант и негромко засмеялся. — Вот сюда смотрите!.. — Комендант указывал на небольшую припухлость на стволе дерева примерно в метре от земли. Вероятно, то был след давнишнего повреждения. Но из бугорка, тоненький, как червяк, уже выползал молодой побег, с забавной большой головой — почкой на неуверенно покачивающейся тонкой шейке.

— Распустится почка, и будет еще из нее дерево! При соответствующих условиях, конечно, — сказал комендант. — Давайте придем сюда дня через два — и, вот увидите, распустится почка! — Он распрямился, по-стариковски крякнув. — Жизнь сильнее смерти, видите! — И вдруг, словно только сейчас до него дошли давешние слова Ласло, возразил: — Это почему же не бывать здесь больше станции? Надо ее сделать, тогда она будет! Ты мне говоришь — не бывать, а люди вон… уже за дело принялись. Как зовут того парня?

— Какого?

— Ну, инженера.

— Казар.

— Казар, — повторил комендант. — Вот он и есть та самая почка, молодой побег. — Ласло с трудом понял в переводе его сравнение. — Да, если будут соответствующие условия… Казар — венгерская фамилия? Больно уж он на русского смахивает — белокурый, сероглазый. Чисто русский тип.

Ласло вспыхнул.

— Нет, — возразил он. — Казар — венгерская фамилия. Он и есть венгр… И таких, как он, среди нас, венгров, много.