Свидетельствуя о Христе до смерти… Екатеринбургское злодеяние 1918 г.: новое расследование

Тот же великий князь Александр Михайлович совершенно верно писал о той атмосфере политиканства, которая царила в русском обществе: «Политиканы мечтали о революции и смотрели с неудовольствием на постоянные успехи наших войск. Мне приходилось по моей должности часто бывать в Петербурге, и я каждый раз возвращался на фронт с подорванными моральными силами и отравленным слухами умом. "Правда ли, что Царь запил?”".А Вы слышали, что Государя пользует какой-то бурят, и он прописал ему монгольское лекарство, которое разрушает мозг?" "Известно ли Вам, что Штюрмер, которого поставили во главе нашего правительства, регулярно общается с германскими агентами в Стокгольме?" ”А Вам рассказали о последней выходке Распутина?" И никогда ни одного вопроса об армии! И ни слова радости о победе Брусилова! Ничего, кроме лжи и сплетен, выдаваемых за истину только потому, что их распускают высшие придворные чины»⁷.

Возмущение великого князя понятно, непонятно только, почему он, вместо того чтобы решительно пресечь подобную зловредную болтовню и немедленно организовать ей противодействие, отправляется на фронт «с подорванными моральными силами и отравленным слухами умом».

«В целом ситуация создавала ощущение, – писал великий князь Кирилл Владимирович, – будто балансируешь на краю пропасти или стоишь среди трясины. Страна напоминала тонущий корабль с мятежным экипажем. Государь отдавал приказы, а гражданские власти выполняли их несвоевременно или не давали им хода, а иногда и вовсе игнорировали их. Самое печальное, пока наши солдаты воевали, не жалея себя, люди в чиновничьих креслах, казалось, не пытались прекратить растущий беспорядок и предотвратить крах; между тем агенты революции использовали все средства для разжигания недовольства»⁸.

В обществе, в оппозиции и даже в армии открыто обсуждали возможность Цареубийства. Профессор Ю.В. Ломоносов, бывший во время войны высоким железнодорожным чиновником и «по совместительству» сторонником революции, писал в своих воспоминаниях: «Удивительно то, что, насколько я слышал, это недовольство было направлено почти исключительно против Царя и особенно Царицы. В штабах и в Ставке Царицу ругали нещадно, поговаривали не только о ее заточении, но даже о низложении Николая. Говорили об этом даже за генеральскими столами. Но всегда, при всех разговорах этого рода, наиболее вероятным исходом казалась революция чисто дворцовая, вроде убийства Павла»⁹.

То же самое пишет Мельгунов: «Речь шла о заговоре в стиле дворцовых переворотов XVIII столетия, при которых не исключалась возможность и Цареубийства»¹⁰.

Милюков говорил «о принудительном отречении Царя и даже более сильных мерах»¹¹.