— Да, да, я вам гарантирую. Но хватит болтовни. Серджо говорил мне о какой-то картине...
Я вытащил картонный футляр и достал из него картину. Он аккуратно развернул ее на столе и несколько секунд рассматривал, а потом указал на окно.
— Не будете ли вы так любезны задернуть шторы? Для продолжения осмотра мне нужна темнота.
Мы с Тененти выполнили его просьбу и сразу же вернулись на середину комнаты. Антиквар взял маленькую лампочку и поставил ее так, чтобы свет на картину падал сбоку. Под лаковым слоем проступили многочисленные подновления, а также следы мелких реставраций, выполненных в прошлом.
Антиквар выглядел довольным. Он погасил лампу, свернул картину и снова упрятал ее в футляр.
— Прежде всего, как мне кажется, это подлинник. Я бы сказал — первая половина семнадцатого века. Написана в римской мастерской или, во всяком случае, в центре Италии. Чтобы снять последние сомнения в подлинности, надо провести рентгеновское исследование, может быть, химический анализ, но вряд ли это фальшивка. Есть вероятность, что это копия, выполненная в той же мастерской, но мы разберемся. Что касается авторства, тут я не достаточно компетентен, но я знаю нескольких хороших специалистов по римскому барокко. Им будет несложно помочь нам.
— Можешь сделать все это к завтрашнему вечеру? — спросил его Тененти.
— Ну, это рановато... — поморщился антиквар. — У меня встречи, надо кое-что забрать у реставраторов.
— Мы торопимся.
— Тем хуже для моих встреч. Закрою магазин до завтра, до обеда, и займусь вашим делом. Кстати, я уже вечность не брал выходных.
— Спасибо. Когда выяснишь поточнее насчет подлинности, сможешь попытаться узнать, откуда она взялась? Она оказалась у матери Алекса лет двадцать пять назад. Мне интересно, где она ее раздобыла.
— Это будет сложно, Серджо... Слишком большой риск. Если она не выставлялась ни на каком публичном аукционе, проследить ее путь будет очень трудно. Я постараюсь.
— Я тебе верю. Вряд ли нужно просить тебя о соблюдении тайны.
— Не нужно, ты прав. До завтра.
Мы попрощались с антикваром и вышли из лавки. Непонятно почему, я чувствовал, что с моих плеч свалилась огромная тяжесть — может быть, потому, что я уже не отвечал за ход событий.
— И что теперь будем делать? — спросил я Тененти.
Он оглядел меня и слегка улыбнулся.
— Сначала пропустим по стаканчику. А потом не хочешь ли немного размяться?
Я постарался придать лицу благоразумное выражение. Последний раз, когда мне задали такой вопрос, я очутился в постели с Лолой.
41
Мы вошли на стадион вместе с командой гостей. Казалось, при нашем появлении все трибуны взревели в один голос. Плакаты с резкими, почти оскорбительными лозунгами развевались в накаленном воздухе, отовсюду слышались крики ненависти в адрес противника. На поле полетели самые разные предметы, среди которых я увидел пивные бутылки, монеты, болты, гнилые фрукты, а также традиционные рулоны туалетной бумаги.
Очень скоро соревнование по метанию дымовых шашек, организованное болельщиками, собравшимися за воротами, вынудило вратаря гостей уйти со своей позиции. В воздух взмыла ракета фейерверка, сея панику среди болельщиков противника, которые стояли в углу стадиона.
В ужасе они бросились бежать и наткнулись на двойную стену полицейских в касках; вооружившись плексигласовыми щитами, те готовились пресечь любые беспорядки.
Арбитр, сохранявший спокойствие среди всей этой суматохи, шутил со своими помощниками у линии вбрасывания, а местные игроки терпеливо ждали прекращения военных действий в центре площадки.
— Мило здесь... — неуверенно сказал я.
— Добро пожаловать на олимпийский стадион! Тиффози у «Лацио» немножко дерганые, но вообще-то они не злые, — ответил Тененти. — Это часть местных обычаев. Надо, чтобы противник дрожал от страха, выходя на поле, иначе с таким же успехом можно было бы играть все матчи в гостях.
— И скоро они начнут гоняться за мячом?
Тененти посмотрел на часы.
— Телетрансляция начнется через минуту-другую. Старшие в командах тиффози остановят своих ребят, чтобы не помешать прямому эфиру. Начальство клубов хорошо им платит за это. Повторяю, это местный обычай...
Когда я увидел, что Тененти направился к группе бритоголовых, расположившихся на центральной трибуне, мне стало совсем не по себе.
Их было человек двадцать, в походных ботинках, в которых так удобно драться ногами. Они сидели ромбом в углу трибуны, отдельно от других зрителей. Несмотря на весеннее тепло, все они были в обязательных черных куртках-бомберах с эмблемами, которые, по-моему, уже лет шестьдесят как устарели.
— Это тоже местный обычай? — тихо спросил я у Тененти.