Свинг

Вот в двадцатые годы, когда ввели НЭП, все начало устаканиваться. Но потом, после смерти Ленина, Сталин и его помощники так все повернули, что реформа была предана анафеме, и началась свистопляска с ГУЛагом. В стране уже не было сил остановить разгул. Так и теперь: в стране нет тех сил, которые могли бы направить ее по оптимальному пути.

— Катюш, но что же делать?

— Менять систему, замкнутую на самое себя. Разомкнуть ее, сделать прозрачной…

Этот «научный» разговор ведем с Катей утром, а погода прекрасная — двадцать шесть градусов. Очень тихо. Опять воскресенье. Ремонтники попросили отгул: вкалывали по-настоящему всю неделю. Сегодня пятнадцатое августа. Через две недели Кате приступать к занятиям. Надо переезжать в город, а дел еще невпроворот. Вся надежда на извечный «авось». Идем на море. Марс собрался уже давно. Шкурка его блестит. С утра раз двадцать «намыливал» лапку и мылся. Травмированный позвоночник не моет — не достает. Не дает и нам дотронуться. Где, как, под чьей машиной это произошло — остается загадкой. Кот ничего не может рассказать, хоть и имеет человеческие глаза.

На море — несмотря на погоду, которая располагает к безделью и праздности, все-таки продолжаем начатую беседу.

— Главная цель любой власти, — говорит Катя, — всемерное обеспечение прав, свобод, интересов каждого и его семьи. Мы же — в омуте каких-то случайностей, какого-то иррационального смысла. Никто никого не контролирует, никто ни за что не отвечает, всем на все наплевать. Страна стоит на грани морального дефолта, дефолта доверия между властью и обществом, а это пострашней материального.

Можно относиться к Америке как угодно: раздражаться, гневаться, даже ненавидеть, но у них обычный средний человек воспитан так, что знает, какие ценности должен защищать, за что умирать. Наша же власть, отняв у нас одни идеалы, не дала взамен ничего. А свято место не бывает пусто. Взамен имеем то, что имеем…

Конечно, если бы по-настоящему стал развиваться средний бизнес, он бы сгладил грядущую безработицу и поднял бы экономику, но чиновники душат его. Надменное, хитрое, коварное чиновничество стоит на стреме, подняв, как при прыжке, когтистые лапы. И в старину, при царе-батюшке, министерства служили не человеку, а «движению бумаг». Чтобы двигалась бумага, нужно было подмазать, «позолотить ручку», а попросту — дать взятку. Нынешняя чиновничья система — дитя предыдущей, несмотря на все революции. Как и прежде, чиновник служит не человеку, и главный его постулат — «не пущать». Настоящий закон никогда не был нужен: мешал обделывать делишки. А ведь только тогда, когда чиновник прекратит презирать того, кому обязан служить, только тогда, когда невежество начнет исчезать, может что-то сдвинуться.

Формула успеха любого государства базируется на трех китах: сильной эффективной власти, частной экономике и индивидуальной свободе. Эффективная власть — это законные, а не продажные! выборы, это независимый суд, устойчивый федерализм, это безопасность граждан, это эффективная социальная политика, профессиональные армия и правоохранительная система. Конкурентная экономика — это отсутствие «сырьевой иглы», это развитые технологии, это конкурентоспособная продукция. И, наконец, свобода. Свобода — не вседозволенность, а еще и ответственность. Да, мы можем теперь трепать языком, но что от этого меняется? Как только обычному человеку нужна какая-то малость, он должен тысячу раз поклониться чиновнику, который обязан, именно обязан без всяких в его сторону поклонов обслужить человека. Значит, вывод один: нет у нас этих трех китов, на которых держится нормальное государство.

VII

Марс — кот не драчливый. Уходит от всяких склок. Это ниже его достоинства. Вот и с Чарликом, соседским псом, никогда не задирается, хотя у Чарлика эта тенденция замечена. Когда что-то назревает, Марс молчаливо удаляется. И сейчас ушел, хотя Чарлик имел явное намерение «разобраться».

Теперь Марс нашел какую-то нужную ему травку и яростно ее поглощает. Позвала — даже голову не повернул: явно увлечен принятием витаминов и еще чего-то, что очень нужно его кошачьему организму.

Кот — красавец. Таким же красивым был кот и у Грига в Гурьевске. Григ — мой друг: Григорий Иванович Торчевский. Друг, давно ушедший. Судьба свела нас в январе пятьдесят восьмого, когда организовалось Калининградское издательство.